– Чтобы она потом растрезвонила на всю округу, что Жак Бессон был в Шамбла вечером первого сентября?! Ты с ума сошел!
– Как хотите, а я пойду ночевать туда. В своей хижинке я заснуть не смогу. Но почему вы хотели, чтобы я увел с собой Юпитера?
– Ради собственной безопасности я хочу его убить, и я его убью.
– Бедный Юпитер! Он столько ночей согревал меня! Если бы я знал, то не взял бы его с собой.
– Стоит ли думать о собаке, когда речь идет о жизни двух человек?!
– Что вы такое говорите? — вдруг спросил Арзак. — Вы, кажется, сказали «двух человек», Жак?
– Конечно, ведь ты был со мной, ты держал собаку — словом, ты мой сообщник, и ты так же рискуешь головой, как и я.
– Святая Дева! — дрожа, пролепетал пастух. — Вы мне об этом не говорили, Жак.
– Ну, пора кончать с этим псом, — сказал Жак, вынимая нож, лезвие которого сверкнуло в темноте.
– Ну нет! — закричал Арзак, встав между Жаком и собакой, которая начала рычать. — Нет, вы не убьете Юпитера!
– Дурак! Или ты хочешь, чтобы нам свернули шею?
– Напротив.
Наступило минутное молчание, после чего Арзак продолжил:
– Как вы хотите убить собаку? Ножом? У вас останется кровь и на руках, и на одежде. Выстрелом из ружья? Его услышат, пойдут искать и найдут собаку там, откуда раздался выстрел. Дотошные судьи догадаются, что Юпитер, к которому ночью и подступиться-то нельзя, мог дойти до этого места только за людьми, которых он знал и которые часто приходили в Шамбла, и тогда… Вы понимаете, Жак?
После недолгих раздумий Жак Бессон спрятал нож в карман и сказал:
– Ты прав. Не сейчас, а как-нибудь потом.
– Скажите-ка, Жак, — продолжал Арзак, понизив голос, — если вдруг узнают… правду о выстреле, нам ведь нечего бояться, да? Дамы ведь нас защитят?
– Можешь положиться на них, как и я, — с уверенностью ответил Жак. — Что значат присяжные, судьи и все адвокаты на свете по сравнению с госпожами Шамбла, самыми богатыми, самыми знатными и самыми влиятельными дамами во всей округе? Ничего, решительно ничего. Вот о чем надо всегда помнить, и если бы ты попал в тюрьму и был вызван в суд, тебе не надо бояться того, что скажут судьи и председатель, потому что дамы защитят тебя.
– Я это знаю, — с такой же уверенностью в голосе произнес Арзак.
– А теперь, — велел ему Бессон, — отпусти Юпитера, возвращайся в свою хижинку и спи спокойно. Я все предусмотрел. Все считают меня больным, прикованным к постели в Пюи и неспособным пройти и полмили. Совершенно невероятно, чтобы подозрения пали на меня и, следовательно, на тебя. И держи язык за зубами — ты болтун и хвастун. Подумай о том, что одно слово может погубить нас. Ладно, давай расходиться, а то у меня ноги болят, не знаю, как до Пюи-то доберусь… Прощай, приходи ко мне завтра и расскажи все, что делается в замке.
До Арзака донесся шум удаляющихся шагов. Оставшись один, он принялся гладить собаку, приговаривая:
– Мой бедный Юпитер! Как ты должен быть благодарен твоему другу Арзаку, но остерегайся, Жак Бессон решил тебя убить и рано или поздно… словом, остерегайся.
Лаская собаку, он заметил, что цепь блестит в темноте, как серебро. Он вспомнил, что всегда мечтал завладеть ей. Видя, что представился прекрасный случай присвоить ее, он отвязал цепь от ошейника и сунул ее в широкий карман своих панталон. По-дружески похлопав Юпитера по голове, он дал ему понять, что тот может вернуться в свою конуру. Собака об этом догадалась и тотчас умчалась как стрела.
– А теперь, — решил Арзак, — я пойду ночевать к тетке Морен.
Выбравшись из леса, он пошел прямо через поле и скоро остановился у дверей знакомой хижины. Ему открыли, как только он постучал.
– Это ты, Андре? — спросила крестьянка лет сорока.
– Да, это я, тетушка Морен. Меня донимает лихорадка, и мне не хотелось ночевать в своей хижинке.
– И в самом деле, у тебя бледное и расстроенное лицо.
– Да-да, я чувствую себя неважно.
– Тогда иди ложись.
Случайно вынув руку из кармана, Арзак наполовину вытащил цепь Юпитера. Маргарита Морен обернулась, услышав этот шум.
– Что это что у тебя? — спросила она племянника.
Тот смутился, но, тотчас овладев с собой, ответил с равнодушным видом:
– Я это сейчас нашел в поле.
– Хорошо, хорошо, иди ложись, ты дрожишь от лихорадки.
Арзак лег спать, говоря себе: «Только бы Жак добрался до Пюи и не упал в лесу от бессилия». Как мы скоро увидим, опасался он не зря.
IX
Жак Бессон надеялся, что ноги его мало-помалу разойдутся при ходьбе, но едва он прошел полмили, как ему пришлось остановиться. Раны на ногах болели все сильнее, а тяжесть в них была такая, словно к каждой привязали по пушечному ядру. Он вконец обессилел и сел, прислонившись спиной к дереву, свесив руки и опустив голову на грудь. Он чувствовал, что не может идти дальше. Голова горела, перед глазами плыли красные круги.