— Ведьма… кровопийца… неверная! — Стало быть, он признаёт, что ведьма и его жена — одна и та же личность? Или думает, что, приняв облик королевы, та берет на себя и ее обязанности? Возможно, он утешился б, узнав, что супруга изменяет ему с его Doppelganger[7], но никто не смеет сказать ему об этом.
В глубине могилы происходит нечто неприличное: ведьма приникает к мертвецу, как курица, сидящая на яйцах, он садится, выпрямляясь как Туз Посохов, и, наподобие Пажа Чаш, поднимает кубок, поднесенный ему ведьмой; как в Двух Чашах, они чокаются, сдвинув кубки, полные свежей алой крови.
— Стало быть, мое стерильное металлическое королевство превратилось в пастбище вампиров, этой мерзостной кровавой секты! — наверно, что-то в этом духе выкрикнул король, чьи волосы, встав, прядь за прядью, дыбом, опускаются уже седыми. Столица, которую он всегда считал компактной и прозрачной, как чаша, вырезанная из горного хрусталя, оказывается разъеденной и ноздреватой, словно старая пробка, кое-как заткнувшая дыру в сырой, зловонной переборке, за которой — царство мертвых.
— Знай, — объяснение может исходить лишь от могильщика, — что эта ведьма в ночи солнцестояния и равноденствия ходит на могилу мужа, ею же убитого, выкапывает его из земли, оживляет, напоив кровью из своих вен, и совокупляется с ним среди грандиозного шабаша тел обоего пола, которые питают чужой кровью свои изношенные жилы и распаляют похоть своих извращеных срамных частей.
На двух таро представлены два варианта этого кощунственного ритуала, столь несхожие, что они могут показаться творениями двух разных рук: на первом, грубоватом, предстает поганая тварь с атрибутами мужчины, женщины и летучей мыши, названная Дьяволом; другая, в фестонах и гирляндах, восславляет полным ликованья танцем обнаженной чародейки или нимфы примиренье земных сил с небесными как символ целостности Мира. (Впрочем, обе карты мог выгравировать один и тот человек, тайный приверженец ночного культа, набросавший резкими штрихами жупел Дьявола в насмешку над невежеством инквизиторов и заклинателей злых духов и не поскупившийся на украшения, аллегорически изображая свою тайную веру.)
— Скажите, добрый человек, как я могу избавить свои владения от этого проклятья? — видимо, спросил король и тотчас же, охваченный воинственным порывом (Мечи всегда готовы послужить ему напоминанием, что соотношение сил, как прежде, в его пользу), наверно, предложил: — А не пустить ли в ход мне свое войско, привычное к обходным и подавляющим маневрам, умеющее разорять дотла, жечь, грабить, стирать с лица земли, чтоб ни осталось ни травинки, ни листка на ветке, ни живой души…
— Не стоит, Государь, — перебивает его могильщик, за множество ночей на кладбище чего только не навидавшийся. — Едва Шабаш озарится первыми рассветными лучами, как все ведьмы и вампиры, инкубы и суккубы обращаются в бегство[8], оборачиваясь кто совою, кто летучей мышью, кто еще каким-то рукокрылым. И при этом, как я замечал, они лишаются своей неуязвимости. Вот тогда мы и поймаем колдунью в нашу тайную ловушку.
— Надеюсь, так оно и будет, добрый человек. Тогда за дело!
Все происходит как и замышлял могильщик — по крайней мере, так мы заключаем из того, что королевская рука задерживается у таинственного Аркана Колесо, который может означать как хоровод зооморфных призраков, так и ловушку, сделанную из подручных материалов (куда ведьма угодила в виде увенчанной короной отвратительной летучей мыши вместе с парочкой лемуров[9] — ее суккубов, бегающих на месте в вертушке, из которой нет выхода), а может — пусковую установку, с помощью которой король собрался запустить адских тварей на орбиту, чтобы навек избавить от них поле земного притяжения, в пределах какового что ни бросишь в воздух, все вновь падает на голову, а то и навек отправить их на пустоши Луны, которая с незапамятных времен управляет позывами ликантропов[10], размножением комаров, менструациями и при этом полагает, будто остается чистой, неоскверненной, непорочной. Рассказчик беспокойно озирает кривую, описывающую Два Динария, словно вглядывается в траекторию полета от Земли к Луне — единственный пришедший ему в голову путь полного удаления всего неподобающего с горизонта при условии, что Селена, утратившая статус божества, смирится с положением небесной свалки.
8
9
10