Только не невестина кровь белизны красила — кровь женихова.
И лежала девка на том жертвище, вся как есть его кровью залитая, не в силах пальцем шевельнуть, пока не набрел на нее б родник нечаянный — охотник.
— Кто, — говорит, — такой жив-человек?
А девка совсем уж было зашлась в разуме, заградились ее уста. Освободил ее охотник от мертвого — тот и заиневел уже, — до дому родимого довел.
Порадовался люд, что живая, что спаслась. Волки-то ушли от села навовсе!
Эх, девка! Думала, от судьбины убежала? Да разве обережешься неминучей участи! С тою кровью и вошло семя в тело девичье. И зачреватела она, и ходила, сколь от веку определено, а настал срок — родила. Сына родила! И хоть не сказывали ему, кто его батюшка, а пошел-таки, повелся на земле его именем новый род.
И доднесь ведется!
— Огонь! Огонь!!
Что?
Сон?
Почему?
Александра вскинулась, еще не проснувшись, невольно натягивая на голые плечи тулуп, которым была укрыта.
Бревенчатые стены косо поплыли вверх, вниз… медленно двинулись по кругу. Александра ткнулась лицом в подушку, еле сдерживая тошноту. Подушка, набитая сухой травой, пряно зашелестела.
— Ох, плохо мне… плохо, — прошептала Александра непослушными губами. — Ох, как…
Да что, да с чего? Дурман от лекарств, которыми вчера напичкали ее в больнице? Или Михайлова самогонка? Нет, чепуха, и глотнула-то раз — с души воротило! Или… зелье этого, как его там — Филиппа Актанки, трава, которую он бросил в чай?
Нет, если б не этот его чай, Александра, пожалуй, и вовсе не смогла бы уснуть. Ведь Михаил был прав… вернее, тонгасы были правы, утверждая: «Придет множество злых тигров!..»
Когда они втроем вышли на самую окраину Богородского, приближаясь к дому Михаила, совсем рядом вдруг послышался грозный, предупреждающий рык. Темнота упала разом, глухо, и оружие Филиппа было бесполезным — куда стрелять?! И все же он давал залп за залпом, и после каждого выстрела, посланного в снежную круговерть, ночь отзывалась ревом… А Филипп хмуро бормотал, словно творил заклинания:
— Если ты явился, потому что кресало свое обронил-потерял, то прямо скажи.
Если ты явился, потому что трубки у тебя нет, то прямо скажи.
Если ты явился, потому что кремня не имеешь, то прямо скажи.
Может быть, ты в разных дорогих материях нуждаясь явился, так ты прямо скажи! Я, хоть сам не имею, но среди родичей, друзей своих поищу — найду для тебя.
Или, может быть, в разных собаках нуждаясь ты пришел? Прямо мне скажи!
Все для тебя сделаю, только не проси у меня своей сестры. Уйди лучше, тигр-злой дух!..
От всего этого Александра так изнемогла, что была почти в обмороке, когда дверь Михайлова дома, наконец, захлопнулась за ними, избавив от ночных кошмаров.
А потом — чай с той травой. Она пахла то ли чабрецом, то ли полынью, такой приятный, мятный привкус…
На секунду Александра опять блаженно забылась, но тут же ее заставил вскочить новый крик:
— Огонь! Огонь!..
И выстрел в соседней комнате!
Накинув тулуп прямо на рубашку, босая Александра выскочила за дверь — и отшатнулась, припала к косяку…
Вся маленькая кухня Михаила Невре, чудилось, была раскалена. Снаружи малиново просвечивали бревна, словно готовы были вот-вот рассыпаться искрами; багрово горело лицо Михаила, на миг оторвавшегося от красно светящегося ружья. Глаза его были безумны.
— Огонь! — хрипло скомандовал он сам себе — и грянул выстрел в полымя за разбитым окном.
Александра вскрикнула.
— Уходи! — не оборачиваясь, приказал Михаил. — Филипп, уведи ее!
— Куда идти? Кругом такое! — послышался вялый голос, и только сейчас Александра заметила Филиппа Актанку. Он сидел в углу на корточках, свесив руки меж колен, понурив голову. — Зачем зря стреляешь? Разве их убьешь?
— Но надо же что-то делать!..
Михаил перезарядил ружье и вновь ударил дуплетом. В кухне остро пахло пороховой гарью.
Александра метнулась в комнатку, где провела ночь. Там царил розовый полумрак, который она спросонья принимала за отблески зари: окно было занавешено плащ-палаткой, но в щелку пробивалось зарево.
Невольно ища спасения в привычном, Александра натянула джинсы, рубашку, свитер, носки и сапоги, плеснула в лицо из рукомойника, причесалась — машинально, не думая, только мимолетно удивившись, что вода не шипит на щеках, ведь, наверное, и лицо раскалено, как лицо Михаила, как все в доме! — и только потом осмелилась слегка сдвинуть занавесь.
…Там, за окном, все казалось заполненным багровым киселем с огненными сгустками. Они вяло колыхались над землей, но чуть только Александра приподняла штору, как эти сгустки огня, словно бы раздраженные прикосновением человеческого взгляда, медленно, но неотвратимо двинулись прямо к окну!
О, если бы все было так просто! Если бы спрятаться за этими словами, точно за оберегом! Но нет. Все по-прежнему!
Александра уронила занавесь, попятилась и вновь бросилась на кухню.
— Ну что? — устало спросил ее Филипп, все так же сидевший в углу. — И там они?
Александра не ответила, уставившись в окно, поверх головы Михаила.
Он все еще стрелял по таким же комьям пламени, которые только что видела Александра. При каждом попадании они синели, обволакиваясь радужной пеленой, в которую словно бы стекалось окружающее их раскаленное марево. И тогда сквозь него странно, как что-то нереально-потустороннее в этой полыхающей душегубке, проступали темные силуэты дальних домов Богородского, сопок, линия дороги… А потом многоцветное пятно спускалось все ниже и ниже, пока не садилось… на один из шипов, которыми было ощетинено кольчатое тело огромного, огненно-косматого червя, медленно, гипнотизирующе-медленно ползущего к дому!..
Это от его жуткого тела исходил пламень, застивший весь белый свет.
Это он испускал клубы огня, которые реяли в раскаленном тумане, а после выстрелов Михаила вновь возвращались в тело чудовища, словно для того, чтобы насытиться новой порцией энергии — и опять всплыть.
— В него стреляй! В него! — крикнула Александра, сразу поняв, что бессмысленно палить в клочья пламени. Она схватила Михаила за руку, вынуждая наклонить ствол к огненному червю:
— Что ты зря!..
И осеклась. Михаил уже стрелял не целясь, с закрытыми глазами. Из-под воспаленных век ползли слезы. Он выронил двустволку, та грянулась об пол.
— Надо еще патроны, — тихо, очень спокойно сказал Михаил. — В сенях, там. — И неверной походкой двинулся к двери.
Вот он вышел в сенцы, вот… Александра содрогнулась от скрежета засова, не веря… а вот он отворил дверь на улицу.
— Стой, что ты!
Александра кинулась было вслед, да тут же рядом оказался Филипп, сгреб ее, прижал к себе: — Куда! Там смерть!
Вырываясь из его железных рук, Александра бросила взгляд в кухонное окошко — и еще раз увидела Михаила, бегущего по оранжево-раскаленному снегу туда, где смутно брезжили очертания домов.
Но в то же мгновение огненный змиеног слегка повернул толстый обрубок, которым заканчивалось туловище спереди, — наверное, это и была его голова! — в сторону бегущего.
Черная линия прорезала обрубок.
Она превратилась в щель, которая начала шириться, и вот беззвучно разверзлась черная, адски-смоляная пасть… Из нее вырвался дымок…