Выбрать главу

— Слушай приказ, компьютер, — устало сказал Иван. — Всей базе «Боевая готовность»!.. Когда следующее прохождение цели?

— Через восемьдесят минут, сэр.

— Мы вернемся… Пошли, Наташа.

Они вышли за дверь и двинулись дальше по коридору.

— Какой ужас! — повторила Наташка. — Так просто…

— Да! — зло сказал Иван. — Просто!.. А в результате мы больше века просидели под землей, боясь высунуть нос наружу. Как кроты…

Наташка шмыгнула носом и промолчала.

— Надо найти склад, — сказал Иван. Наташка внимательно посмотрела на него.

— Надо, — сказала она. — Но сколько банок мы сможем унести? И потом… Мне кажется, ты пришел сюда не ради склада.

— Да, — сказал Иван. — Теперь мне тоже так кажется. Но склад все же надо отыскать.

— Ты думаешь, что-нибудь получится? — сказала Наташка.

— А почему бы и нет?

— Но ведь ты слышал: все родственные базы погибли…

— Так когда это было!.. И сколько тогда станций вели атаку!.. А теперь всего одна. Да может быть, она уже из строя вышла… Откуда мы знаем? Тринадцать лет уже никто под удар не попадал… Помнишь Милену?

— Нет, — сказала Наташка. — Мне было всего три года.

— Будь что будет, — сказал Иван, — но я должен попытаться. Иначе я никогда себе не прощу…

Он остановился. Глаза его заблестели, и он опустил голову.

— Надоело жить кротом, — тихо сказал он.

Наташка подошла к нему и, став на цыпочки, поцеловала его в щеку.

— Не надо! — Он отшатнулся.

— Я верю, — прошептала Наташка. — Я верю, что все будет так, как ты решил. Иначе ведь и быть не может, правда?

Они двинулись дальше, дошли до угла коридора и, свернув, тут же наткнулись на человеческий скелет в истлевшей военной форме. Наташка взвизгнула. Рядом со скелетом валялся чуть тронутый ржавчиной пистолет.

Чрезвычайно своевременно, подумал Иван. А вот там, в другом конце коридора, еще один.

Он взял Наташку за руку, и они осторожно, на цыпочках, словно боясь, что скелеты сейчас встанут, прокрались мимо.

Что за драма тут произошла, думал Иван. Кто в кого стрелял и зачем?.. Теперь не узнаешь. И никто не расскажет, что это были за люди… Можно, конечно, вернуться и снять с них личные жетоны, но я этого не сделаю. И не потому, что страшно, а потому что это было бы уже похоже на памятник… Осиновый кол им, а не памятник… Потому что это из-за них и им подобных жалкие остатки человечества прячутся под землей, как кроты, и скрываются в лесах, как древние разбойники. Без веры, без надежды…

Он повернулся и плюнул.

— Зачем ты так? — сказала Наташка. — Разве они виноваты?

— Виноваты! — жестко сказал Иван. — Все виноваты, кто тогда жил… Одни больше, другие меньше, но все!

Наташка замотала головой.

— А наши-то предки чем виноваты? — сказала она. — Они ведь работали, боролись…

— Значит, плохо работали, — сказал Иван. — И мало боролись! Наташка выдернула руку из его ладони. Лицо ее стало пунцово-красным.

— Развоевался! — сказала она. — Смотри, комбинезон не потеряй, борец!.. Сам-то много настроил?

Иван смотрел на нее, оторопев от неожиданности.

— Чего уставился? В первый раз видишь?

— За что ты меня так? — прошептал Иван.

— За то! Болтать все мастера! Тогда тоже, небось, большинство только болтало… Вчера ты боролся. В сарае!.. Эх, ты, Зрячий Иван! — Последние слова она произнесла тихо, чуть не плача.

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю…

— Ты видела?

Наташка не ответила, и они пошли по коридору дальше, надутые, красные, недовольные собой и друг другом.

Как легко все сломать, думал Иван. Одно глупое слово, сказанное не вовремя, и нет уже ни близости, ни понимания. Словно холодная черная стена…

Зачем я на него набросилась, думала Наташка. Он же так не думает. Ляпнул, и все… Ведь мама говорила, что мужчины все такие.

А ведь она тебе нравится, думал Иван. И тебе сейчас глубоко наплевать на то, что вы родственники. Потому что не важно сейчас, какая она, машина для рождения детей. А важно то, что она хороший товарищ и что она не бросит тебя в беде… Какую печать все же накладывает на нас жизнь в Приюте!

Ну чего он молчит, думала Наташка. Хороший парень, только самонадеянный немного. А это не страшно, главное, что не трус!

И они бы прошли мимо склада, потому что каждый думал о своем — и оба об одном и том же. Потому что каждого волновали не консервы и продукты, а идущий рядом. Потому что оба были молоды, и за всей шелухой, привнесенной извне, заимствованной у родителей и других взрослых, не пережитой и не выстраданной, а потому отвлеченной, было одно, такое индивидуальное и такое похожее.

Но Иван случайно взглянул на двери.

— Стоп! — скомандовал он. — Чуть мимо не пролетели.

И Наташка сразу же ожила, заулыбалась, заглянула ему в глаза, и он увидел, что она готова помириться. А еще он увидел в ее глазах тревогу и надежду.

— Выше нос! — Он улыбнулся и осторожно коснулся ее руки.

Ключ сработал как обычно. Вспыхнул свет, они вошли внутрь — и ахнули.

Склад был полон. Ячейки ломились от банок с замороженными консервами, в камерах висели огромные связки сублимированных колбас, во множестве лежали запечатанные пакеты с фруктами и овощами. У Ивана разбежались глаза.

— Вот это да! — прошептала Наташка. — Есть не переесть! Какой праздник будет в Приюте!

— Да, — сказал Иван. — Только как все это туда переправить?

— Что-нибудь придумаем. — Наташка схватила его за руки и закружила в счастливом танце: — Все было не зря! Какой же ты молодец!

Иван не пытался сопротивляться. Наконец Наташка угомонилась и поежилась.

— Слушай, здесь же холодно!

— Ничего, — сказал Иван. — Не замерзнем… И вообще, по-моему, пора бы и пообедать… Ах черт, рюкзаки-то наши на входе остались!

Где-то вдали возник странный вой — тревожный, будоражащий, проникающий в сердце. Он быстро приблизился и обрушился на них со всех сторон. Как ураган, как водопад, как нелепый кошмарный сон.

— Что это? — спросила Наташка севшим голосом.

— Боевая тревога, — сказал Иван и зачем-то поправил на шее лайтинг. — Бежим!

Они выскочили из склада и побежали по коридору, мимо вспыхивающих красным табло, мимо герметизирующихся толстых дверей, мимо человеческих скелетов, сквозь вой сирен, сквозь гул выходящей на усиленный режим системы вентиляции, преодолевая возникшую вдруг слабость в ногах и стараясь не думать о том, что будет через несколько минут.

Так уже бегали здесь. Сто двадцать лет назад. Только тревоги те были всего лишь учебные. Боевую тогда проспали. Она опоздала более чем на век. И на целую эпоху. Но все-таки она прозвучала.

Бог ты мой, думал Иван. Неужели удастся? Ведь никто об этом даже и не мечтал. Разве что Доктор… Не одно поколение прожило свою жизнь в пределах Приюта. Кондиционированный воздух; обеззараженная вода; питательные смеси на обед, завтрак и ужин; круглосуточный шум вентиляции за стенами; женитьба на той, которую тебе укажут… И никто не мечтал ни о чем другом!.. Те, кто жил когда-то под безопасным небом, старались не вспоминать об этом, дав обет молчания. Те, кто родился уже под землей, не знали ничего другого и принимали свою жизнь, как нечто данное судьбой, незыблемое и вечное. Постепенно первопоселенцы поумирали, и сети безысходности становились все крепче и крепче, потому что никто даже и не пытался их разорвать, потому что жить можно было только так и не иначе, а жить хотелось — в конце концов, самая худая, никчемная жизнь лучше красивой смерти… Так и жили. И жили бы и дальше, медленно угасая, если бы Доктор не опомнился и не представил себе, куда заведет такая жизнь. И тогда появились хрупкие детские мечты о небе над головой — небе покойном, без тревоги и угрозы, каким оно было миллионы лет, пока его не превратили в чудовище, которым матери стали пугать непослушных детей…