Внезапно, словно отвечая мыслям Александры, фары высекли из темноты красно-белый бок автобуса «Богородское-Обимурск», стоявшего на обочине. Салон был открыт, пассажиры толпились тут же.
— Что случилось? — крикнул, притормозив, Саша водителю, который переминался возле открытой дверцы кабины.
Оказалось, автобус встал, и надежно. По счастью, недалеко располагался пост военной автоинспекции, а там — телефон. Удалось дозвониться до города, из парка уже вышла машина техпомощи и другой автобус — забрать людей.
Можно было спокойно продолжать путь. Правда, кое-кто из пассажиров искательно заглядывал в окна «газика», но увидев трех человек, теснившихся меж ящиков с аппаратурой, отступал.
Наконец потерпевший бедствие автобус остался позади. «Газик» снова въехал в позднесентябрьскую тьму. Промельки деревьев обочь дороги, всплески ветвей, мотор гудит, свет фар пытается настигнуть ночь, убегающую по шоссе, но не в силах… А вверху, в давящей черноте, изредка зажигается тусклый глаз луны — и меркнет.
«Михаил, — думала Александра, — Михаил Невре… Повезло, повезло, наконец-то повезло. Главное — никакой чернухи. Надоело уже. Чистый воздух, чистая тайга, чистая душа. Просто раздумья на тему. Но без экологической конъюнктурщины. Хоть бы пленка в брак не пошла!..»
И в этот миг Александра увидела его.
Он бежал впереди машины — затяжными, долгими прыжками, как бы взмывая над шоссе. Чувствовалось, что бежит он так уже давно, однако может продолжать бег еще долго, словно и не ощущая ни малейшей усталости.
Это было красивое зрелище, и, пожалуй, Саша сбросил скорость прежде всего потому, что сам залюбовался этим стремительным ночным передвижением. Чудилось, бегущий не вынужден бежать, а властвует над бегом!
«Газик» тащился следом на малых оборотах, а человек не оглядывался, словно и не замечал бликов света, рокота мотора.
— Ишь ты! Характер выдерживает! — наконец усмехнулся Саша и, врубив дальний свет, хлопнул по сигналу.
Словно бы выстрел грянул, так шатнуло бегущего с обочины! Он не удержался и пал на четвереньки, но тут же вскочил, встал пригнувшись, защищаясь ладонью от света.
Саша пригасил фары, открыл дверцу:
— На приз или от инфаркта?
Тот человек не отвечал. Он отвел руку от лица, но все еще сильно щурился, будто в глаза ему бил по меньшей мере «юпитер», и молчал, стискивая ворот свитера.
— Ты с автобуса, что ли? — спросил Игорь. — Ждать невмочь? Там, говорят, уже другая машина на подходе.
— Как, до самого города решил бежать? — не отставал и Саша.
Незнакомец какое-то время немо двигал губами, прежде чем выдавил:
— Нет… не до… города… Мне тут… я спешу-у… — Он странно протянул это горловое «у-у», но тут же поперхнулся, зажал рот рукой.
— Подвезти? — спросил добродушный Саша то ли бегуна, то ли своих, и те хором отозвались:
— А что, конечно!
Александра вышла из машины, разминая ноги, пока этот человек не взобрался на заднее сиденье и не примостился там, где-то между осветителем, Игорем, «конвасом», штативом и еще бог весть чем. Потом села она — и «газик» двинулся дальше.
— Недалеко — это докуда? — поинтересовался Саша. — До Черной Речки? Или до Осиновки?
— Совсем уже… близко. Налево свороток… — неуверенно, глухо вымолвил незнакомец. — Я покажу.
Саша кивнул.
Сзади воцарилось молчание.
Александра невольно вслушивалась в него.
Странный человек. То ли испуган, то ли страшно растерян. Хоть бы словечко из вежливости!.. Нет, не то чтобы ее задевало это молчание. И не скуку дорожную развеять хотелось. Александра, скорее, пыталась даже не голоса расслышать, а понять, что такое — страх ли непонятный, предчувствие ли неведомое, — холодит ей шею. Или просто стылые вздохи осени прорываются сквозь брезент?
Да, осень. Эхо лета и грядущие раскаты снегопадов…
Александра вспомнила, как он стоял, чуть пригнувшись. Серые волосы, серый свитер. Ни кровинки в лице — как говорят, смертельно-бледный. Или это ночь и свет фар играли прихотливо?..
А интересно, что там, куда он спешит? Поселок? Станция? Его дом?..
Дорога опять металась впереди, и маячили сбоку деревья, словно чьи-то чужие блеклые лица приникали к стеклам — и отшатывались в испуге.
Александра начала дремать.
— Погоди-ка, — вдруг подал голос Саша. — Ты какой левый поворот имеешь в виду? Под «кирпич», что ли?
Крик, вой, рык в ответ!
Александра вскрикнула, падая лицом в ветровое стекло — Саша резко нажал на тормоз, — но успела подставить руку.
Кто-то сильно схватил ее за плечи. Неразборчивые крики сзади, надсадное дыхание…
Не помня себя, Александра вывалилась из машины. Следом вылетело длинное темное тело, мягко приземлилось в прыжке, распрямилось.
Это был их попутчик.
Он обернулся, и Александру ослепил серебристый неподвижный блеск его глаз.
Он вытянул руки — кончики пальцев фосфорически сверкнули… Фары вдруг погасли, будто он ударил по ним.
Александра вжалась в колесо. В машине кто-то взвизгнул, раздался крик:
— Волк!
Александра в ужасе оглянулась, но ничего не увидела.
Фары не горели, но темнее не стало. Все кругом было залито светом — однако не лунным.
Свет — бесстрастный, неживой, древний — словно бы исходил из глубины тайги, пробирался сквозь деревья, как бы окутывал людей, ощупывая их…
Тот человек все еще стоял, глядя через плечо. Тени и бледный свет играли на его лице, и, почудилось, уши его заострились, рот свела судорога. Наконец верхняя губа его приподнялась, он что-то прорычал — позвал, окликнул кого-то?
— Хор-р-рги!!.
И люди услышали, как тайга, а может быть, черные провалы небесные, только что затаенно-молчаливые, вдруг отозвались; слаженно:
— У-у-у-о-о!..
Незнакомец, крутнувшись вокруг себя, понесся вперед теми же протяжными и стремительными прыжками. Опять из машины, задушенно, страшно:
— Волк!
Александра безотрывно смотрела, как человек на границе света и тьмы пал на четвереньки, по-звериному, еще раз обернувшись, исторг:
— Хор-рги!..
Прыгнул — и сгинул в тайге.
Какое-то время еще колебалась на асфальте, словно бы потеряв своего владельца, тень настороженной человеческой фигуры, потом исчезла и она.
Белое сияние внезапно погасло, и вновь завладел округой темный морок ночи.
Александра заглянула в приемную Института Экологии и облегченно вздохнула: Тамары не было на месте. Редкая удача! Теперь есть шанс спокойно поговорить с директором. А то Александра заметила: стоит ей прийти к Овсянникову, как его секретарша с интервалом в две минуты: «Валерий Петрович, вы на такое-то время вызывали такого-то!», «Валерий Петрович, срочно просит приема такой-то!», «Валерий Петрович, Москва на проводе!..»
Впрочем, Валерий Петрович и сам замечал, что приходы Александры «активизируют» Тамару. «Ревнует, что ли? — пошучивал печально. — Эх, был бы повод…»
Повод у Тамары, несомненно, был: вот уже лет пять Овсянников откровенно и в то же время, очень галантно домогался Александры, но пока ему удалось завладеть лишь ее искренним расположением. Однако, как это часто бывает с женщинами, Александра ценила его беззаветное поклонение гораздо более, чем позволяла признаться даже самой себе, а потому сейчас, внезапно войдя в его кабинет и не увидев привычной радости на лице хозяина, замялась в дверях.
Впрочем, Валерий Петрович тут же вскочил из-за стола и бросился к ней:
— Сашенька, милая! Наконец-то! Сто лет тебя не видел, утешение ты мое! Такая тоска на душе, не представляешь.
Что-то дома опять? — виновато спросила Александра. Конечно, совесть ее была спокойна перед Светланой Овсянниковой, но все же, зная и о ее лютой ревности, а не только о безобидной Тамариной, она частенько чувствовала себя неуютно.
— Да я уж привык! — отмахнулся Валерий Петрович.
— А почему такое лицо? А худой какой стал! — оглядела его Александра.
— Мы слишком давно не виделись, Сашенька. Я уж больше месяца не живу, а существую. Беда!
— Что за беда?
— А то, что приехали два человека… с министерской проверкой… и погибли! А с ними мой сотрудник, который их сопровождал.