Пятнадцатилетняя Эми стояла чуть в стороне от толпы Барнбруков. Внешне она была очень похожа на Эллу (которая, в свою очередь, сильно напоминала Гретхен и Харпер), но у неё была более короткая стрижка, кроме того, она носила очки. Я сочла это очень любезным с её стороны и подумала, что так мне будет проще отличать её от остальных членов семейства.
– Насколько я помню, в люксе имени Термена две отдельные спальни, – раздражённо заметила она, – и огромная ванная.
– Да, а ещё там есть гостевой туалет, гардеробная и камин с открытым огнём в большой спальне… – радушно добавил Бен.
– Камин Элла и Гретхен, естественно, сразу заберут себе, – перебила его Эми.
А Грейси заметила:
– Угу, это будет комната коровьих задниц.
– О господи, Грейси! – воскликнула её мать. – Откуда ты только берёшь подобные выражения?
– Я их сама выдумываю! – гордо ответила Грейси, а Мэдисон захихикала.
– Но я хотела комнату с видом на го-оры! – Казалось, ещё немного – и Элла в бешенстве топнет ножкой. – С панорамой. И балконом. Гретхен и я могли бы поменяться с Харпер и Джереми. Они всё равно только и делают, что возятся с малышкой. И секса у них не бывает! При дочурке они стесняются.
– Элла Джейн Барнбрук! – Бедная мама Эллы не знала, куда деться от стыда за своих драгоценных дочерей. Она обеспокоенно взглянула на свёкра и свекровь, но те всё ещё были погружены в беседу с Романом Монфором, который улыбался как заведённый. Судя по обрывкам фраз, долетавших до нас, речь шла об игре в гольф, курсе доллара и погоде. – Сию минуту прекрати и начни вести себя прилично, иначе просидишь у себя в комнате все каникулы! Тебе ясно?
– Это всё ужасно несправедли-иво!.. – заныла Элла.
Мать многочисленного семейства выглядела так, будто у неё начался приступ мигрени.
– Элла, я серьёзна как никогда! Я разрешу тебе спуститься в бальный зал, только если с этой минуты и до тридцать первого декабря ты не будешь доставлять мне хлопот.
Харпер, старшая из сестёр Барнбрук, с малышкой на руках, уже давно забрала ключ от своего номера и тянула своего мужа к лифту, шепча ему что-то на ухо. Мальчики Барнбрук тоже отправились наверх. Посыльный Йонас и «директор цирка» Яромир завозили две доверху нагруженные багажные тележки в грузовой лифт. Под строгим взглядом матери Элла с кислой миной взяла со стойки ключ.
– Кстати, многие гости предпочитают вид на другую сторону, ведь там окна выходят на восток, а восходы в горах очень красивы, – ободряюще заметил Бен. – К тому же оттуда хорошо видны сhamois на горных склонах. (Слово сhamois было мне незнакомо, но я предположила, что имеются в виду горные козы. Бен, конечно, мог говорить и о каких-нибудь лишайниках или мхах, но вряд ли он завёл бы о них речь применительно к панораме.) Замечу, что у этого люкса чрезвычайно интересная история. В нём останавливался не только изобретатель Лев Термен, он заезжал к нам во время своего мирового турне в конце двадцатых годов прошлого века, но и поэт Райнер Мария Рильке, который создал здесь некоторые из своих прославленных стихотворений.
– Вообще-то стихотворения, которые он написал у нас в отеле, не относятся к числу прославленных, – шепнул мне месье Роше. – Pays silencieux dont les prophètes se taisent[5]. Он писал их на французском.
– Да ладно, – прошептала я в ответ. – Спорим, что ни та ни другая девица в жизни не слышали о Рильке. (Я уже не говорю о Льве Термене! Правда, до приезда сюда я про него тоже не слышала.)
И ровно в этот момент я увидела… кучку. Большую коричневую кучку явно собачьего происхождения на мраморном полу рядом с колонной прямо посреди фойе. Кроме меня, её пока ещё никто не заметил. Как такое могло быть?
Раньше её загораживал чемодан, и только поэтому я заметила какашки только сейчас. Я в ужасе уставилась на собачий «сюрприз». Мне казалось, что он воняет на весь отель. Какой ужас! Как только это безобразие могло оказаться у всех на виду? Неужели кто-то из пуделей незаметно сделал за колонной свои дела, пока хозяйка регистрировалась? Почему же мы не почувствовали запах раньше? Это не мог быть мопс Дитрихштайнов: в основном они таскали его на руках, и едва ли возможно, что господин или госпожа Дитрихштайн прокрались в холл с мопсом на руках, чтобы дать ему возможность покакать. Месье Роше рядом со мной вдохновенно цитировал Рильке на французском, Барнбруки-старшие по-прежнему беззаботно болтали с отцом Бена, а я судорожно размышляла, что мне делать.
Обнаружив кучку, Роман Монфор с праведным гневом конечно же обрушится не на её виновницу – собаку – и тем более не на её хозяина или хозяйку. Он устроит разнос кому-то из служащих – тому, кто допустил, что вонючий «сюрприз» посреди холла не убрали вовремя. Даже если виноват во всём был он сам, ведь именно Роман допустил столько собачьих исключений из гостиничных правил. Однако сейчас это было не важно. Из-за собачьей кучки, наносящей урон репутации отеля, полетят головы служащих, одна-то голова уж точно. Вопрос только в том – чья.
5
«Край молчаливый, где безмолвствуют прозренья» – цитата из сборника «Валезанские катрены» Р. М. Рильке, катрен № 6.