>>>
Уже в четыре часа ночи было светло как днем, а чуть позже взошло солнце, но мы закрыли глаза и продолжали шептаться. Мы напомнили друг другу, как безопасно было жить в каменном веке, и тысячи лет тому назад, и в горах Хардангервидда, даже в нынешнем году, до случившегося. Наш с тобой каменный век теперь был невероятно далеко из-за того, что мы только что пережили. Мы мечтали вернуться в те долгие ночи, когда могли, лежа на спине возле нашего логова на леднике, вглядываться в ночь. Наш взгляд проникал тогда на небывалые расстояния, сквозь чудеса мира… Столь интимный контакт со множеством световых лет, казалось, вызывал физическую боль; вспышка — тончайшая игла — раз, и всё… Диковинные огни, которые мы вбирали в себя, были нашими соседями: многие тысяч лет низвергались они сквозь космическое пространство, прежде чем добрались до наших душ, — мы принимали их. Свет отдаленных небесных тел все возрастал, прежде чем встретить нашу телесную оболочку, после чего он продолжал свое фантастическое путешествие дальше. Эти лучи проникали в самую глубину души. Однажды вечером взошел месяц, тонкий, как ноготь, но он рос, ночь за ночью становясь все больше и больше и заливая плоскогорье Хардангервидда и свод небес своим серебристым сиянием. Мы восприняли это как облегчение, и не только потому, что могли заглянуть друг другу в глаза даже ночью, но и потому, что месяц успокоил наши глаза и души, позволяя не вглядываться так далеко в космические дали.
Когда мы сидели в красном автомобиле, предаваясь размышлениям о каменном веке, Вселенной и далеком прошлом, мы по-прежнему закрывали глаза, потому что была ночь и мы хотели, чтобы она продолжалась как можно дольше, прежде чем полицейские или паромщик, словом, тот, кто появится первым, разбудят нас. Мы слышали шум плывущего по фьорду парома и знали, что ночь скоро кончится и тогда нам вспомнится целый дождь звездопада в тот вечер, когда мы закололи ягненка. Это было невероятно. Мы насчитали 33 упавшие звезды за несколько минут, но у нас не хватило духу придумать и загадать 99 желаний, которые могли бы исполниться. К тому же мы были добрыми и сытыми. Мы съели жаркое из ягненка, и у нас остался запас на следующие дни. А желания? Мы имели друг друга, что еще было желать?
Мы переплыли фьорд. Экипаж судна неодобрительно поглядывал на бампер и фары нашей машины, а затем с состраданием на нас. Авария при столкновении — все равно что телесная рана. Ее видишь, когда она абсолютно свежая. «Свидетели…» — думали мы. Ночное радио передавало новости ежечасно, мы это знали, но не знали, слушают ли его сейчас там, в рулевой рубке.
Нас манил к себе берег в Кайпангерсе, и мы продолжили путешествие на запад — к Хелле. Оттуда мы двинемся дальше на пароходе к Фьерланну — исходному пункту путешествия к Юстедальскому леднику. Интернета еще не было, зато у нас было расписание, и мы знали, что должны успеть к первому парому до Фьерланна. А если не успеем добраться туда, придется ждать полдня в Хелле. Но вскоре игре пришел конец. Между Хермансверком и Лейкангером нас задержала полиция.
На шоссе стояли две полицейские машины, одна с синей «мигалкой». Глупо было думать, что мы сможем легко отделаться: разбитый перед нашей машины служил ярким свидетельством того, во что мы впутались. Был уже день, и, несмотря на отсутствие мобильных телефонов, полицию, должно быть, уже давно предупредили о случившемся. И теперь ты, так старательно организовавший нам возле пропасти алиби, громко и уверенно давал показания, после того как нам велели остановиться: «Мы сдаемся. Мы не станем ничего отрицать».
Я только кивнула… Ты продолжал: «Мы впали в панику, это всё». Я снова кивнула. Я так устала и так расстроилась, я была совершенно разбита. Все, что я любила, во что верила, было растоптано. После случившегося там, наверху, у меня не осталось собственной воли, только твоя.
Оказалось, что это всего-навсего технический осмотр: нам не пришлось даже выходить из машины, и это было к лучшему — я наверняка не смогла бы удержаться на ногах. Раннее утро, понедельник, однако и речи не было о пробе на повышенное содержание алкоголя. Тем не менее нам выдали предписание в течение десяти дней починить передние фары. Полицейские были симпатичные ребята, но, хотя уже наступили белые ночи, они сопроводили предписание запретом ездить ночью, пока мы не починим фары.
Нам запретили ездить ночью, Стейн…
Мы успели приехать в Хеллу вовремя, до отхода парома. Хелла, как и Ревснес, не населенный пункт, а паромная пристань, там нет даже киоска. А мне страстно захотелось шоколада, я буквально страдала. Все, о чем мы говорили полчаса до прихода парома из Вангснеса[82], касалось только лыж. Машину необходимо припарковать; в этом мы были согласны, а как же лыжи?
Все это ты, конечно, помнишь не хуже меня. Но когда-то эта история должна прозвучать от начала до конца. Теперь мы можем поговорить как разумные люди, поразмыслить, что и как…
Может быть, повернуть назад? Но там, на сером камне мыса, мы согласились с тем, что обязательно должны попасть на Юстедальский ледник… Мы обещали это друг другу и, несмотря на все случившееся, должны отыскать место для ночлега, мы нуждались в том, чтобы вместе забраться под перину[83]. А потом — через день, два или три — нас схватят. Мы были уверены, что это вопрос времени, в лучшем случае — нескольких дней. Но в те утренние полчаса в Хелле мы поняли, что лыжный поход на ледник после всего того, что произошло, не состоится. Нам необходимо было читать газеты и слушать радио. Мы были начеку, мы были вынуждены… И знали об этой старинной деревянной гостинице; можно пожить там. Так что лыжи пусть остаются в Хелле. Но нет, в описании примет фигурировал красный «фольксваген» с двумя парами лыж на крыше! Это было бы чересчур рискованно. А как нам представиться в гостинице? Самое правдоподобное, что мы заехали туда после путешествия по леднику.
Чем бы наша поездка ни кончилась — полицейским или судебным расследованием, мы оба пережили серьезное потрясение… Несмотря на мои приступы страха и на твою склонность выпить стаканчик-другой, до этого момента мы жили почти без всяких трений и ссор. Пока не сбили возле озера Эльдреваттнет женщину в бруснично-алой шали; теперь мы впервые переживали кризис, да — кризис. Но мы не в силах еще были отказаться друг от друга. Быть может, завтра или послезавтра, но пока еще нет…
Нам необходимы были эти последние часы и дни вместе, прежде чем все, возможно, кончится.
Ими стало наше плавание на судне по узкому рукаву фьорда. Мы плыли прямо на север, навстречу могучим ледникам. Природа производила колоссальное впечатление, с нами случилось что-то невероятное, какое-то освобождение, избавление… как будто внезапно прорвалась плотина. Мы снова без конца болтали и смеялись! Помнишь? Вошли в роль свободных и беззаботных людей. Мы оказались непревзойденными актерами. Никаких интимных отношений, кажется, нам это помогало, гораздо важнее было то, что мы оставались вместе — вольные и свободные птицы… и вдобавок у нас еще было двенадцать или двадцать четыре, а то и все сорок восемь часов. Мы стали вдруг Бонни и Клайдом[84]. Мы оказались вне закона. Мы вошли в эту роль, и понадобилось более тридцати лет для того, чтобы в этом добровольно признаться. Мы играли эту роль как циники.
84
Персонажи одноименного фильма реж. А. Пенна (1967), основанного на подлинной истории Клайда Барроу и Бонни Паркер, которые в начале 1930-х годов грабили банки в Техасе. Романтическая любовная история сделала их популярными Героями.