— Вон туда, — Далтон вытянул руку в сторону простирающейся впереди равнины.
Шагали они долго. Пустыня сменилась засушливой степью. Небо приобрело необычный оттенок — желтовато-зеленый. На фоне большого синего солнца темнели горы.
— Синее? — удивился Такстон, оттеняя глаза ладонью.
— Сине-белое, Гигантская синяя звезда. Прямо на вершине Главного Ряда.
— Чего?
— Это из астрономии. Синие гиганты — очень большие и очень жаркие звезды.
— Куда уж жарче. Я мокрый как мышь.
— Что это?
Такстон огляделся по сторонам.
— Что — что?
— Вон там, впереди. Дорога?
Это и в самом деле была дорога, широкое черное шоссе, пролегавшее от горизонта к горизонту. Дойдя до него, они встали на обочине, глядя по сторонам. В обозримом пространстве — никакого транспорта. Такстон поставил шипованную подметку на покрытие и поводил ею взад-вперед.
— На асфальт не похоже, на щебень — тем более.
— Черный бетон? — предположил Далтон.
— Странновато.
— Да, — кивнул Далтон.
Такстон склонил голову набок.
— Слышишь?
— Что?
— Как гудит?
Далтон прислушался.
— Где здесь линии электропередач?
— По-моему, гудит дорога. — Такстон попытался наклониться, но не смог.
За него это сделал Далтон.
— М-да, какое-то легкое гудение.
— Интересно.
— Я еще кое-что слышу.
Такстон поднял глаза на дорогу.
— Кто-то едет.
Они подождали. На границе видимости возникла серебристая точка, которая затем выросла и по мере приближения увеличивалась все быстрее. Звук был такой, словно рычал раненый зверь.
— Силы небесные, что это?
— Очень симпатичный восемнадцатиколесник.
Это был грузовик с прицепом, пугающий своим футуристическим видом, собранный из лихо изогнутых плоскостей, прозрачных шаров и других неожиданных деталей. Того, с помощью чего он катился, было более восемнадцати. Огромная машина двигалась на ужасающей скорости.
Вдруг она начала замедлять ход, издавая при этом неимоверный рев и скрежет. Игроки испуганно попятились с обочины. Машина, тормозя, приблизилась к краю дороги и, взревев, затормозила не более чем в десяти футах от них.
Они обошли чудовище и заглянули туда, где, по их соображениям, должна была находиться дверь водителя.
Окошечко с шипением опустилось, и из него высунулась голова мужчины лет тридцати пяти, с волнистыми черными волосами и блестящими глазами. Его небритость и небрежность в одежде делали его в чем-то даже привлекательным. Он расплылся в улыбке.
— Приветствую вас, господа. Мы не знали, что эта планета обитаема. Официальных карт не существует. Это мы заблудились или вы?
— Мы не местные, — ответил Такстон, — если вы это имеете в виду. Просто в гольф играем.
— А, гольф. И какой у вас гандикап?
— Боюсь, что двадцать с чем-то. А вы тоже в гольф играете?
— Нет времени. Я всегда в пути.
— Понятно. А не скажете ли, где вообще находится эта планета? Мы здесь, можно сказать, пришельцы.
— Вроде бы она где-то в Малом Магеллановом Облаке. А вы откуда?
— Симпатичный у вас грузовик, — заметил Далтон.
— Спасибо. Зато кредит до сих пор выплачиваю.
— Что за фирма?
— "Джи-Пи Технолоджиз". Интересные модели производят, веселенькие такие.
— Потрясающе.
— Пробег у него уже немаленький.
В окне появилось прелестное личико. У его обладательницы были короткие темные волосы и светлые голубые глаза.
— Привет, — поздоровалась она. — Вы — звездные туристы?
— Нет, мэм, — ответил Далтон. — Мы в гольф играем.
— Не знал, что в этом мире есть поле для гольфа, — заметил водитель. — Вообще не думал, что здесь существует жизнь.
— Жизни, может, и нет, — ответил Такстон, — но смерти у десятой лунки сколько угодно.
— Тяжелое поле?
— Нелегкое, — подтвердил Такстон. — Скажите-ка, куда ведет эта дорога?
— О, она пролегает повсюду. От звезды к звезде, от мира к миру.
— Опять рехнувшиеся миры. Пожалуй, это все, что нам нужно. Еще здесь до чертиков жарко. Но почему дорога так гудит?
— А, дорожный гудок. Всегда прислушивайся к дороге, но никогда ей не верь.
— Да, но почему она издает такой звук?
— Никто не знает. Дорога — живой организм. Она миллиарды лет подстраивается под окружающий ландшафт. Как ей это удается, знают только Дорожные Рабочие, но они молчат.
Сбитый с толку Такстон кивнул:
— Понятно. Ну ладно, нам пора. Приятно было побеседовать.
— Кстати, вам случайно тринадцатая лунка не попадалась? — спросил Далтон.
— Боюсь, что нет, — ответил водитель. — Но если попадется, обязательно развернусь и приеду вам сообщить.
— Будем весьма признательны, — Далтон отступил на шаг. — Всего доброго.
Водитель кивнул:
— Советую не брать деревянных килокредитов.
— Послушайте, если вдруг вам по пути попадутся замки... — начал было Далтон, но затем передумал. — Впрочем, ладно.
Водитель усмехнулся:
— Забавное местечко?
Красавица, улыбаясь, помахала им рукой. Взвыл мотор, и грузовик с ревом сорвался с места.
Они наблюдали, как он снова превратила в серебристую точку, затем исчез.
— Приятный парень, правда? — заметил Далтон.
— Дальнобойщики — они все такие.
— Держу пари, про его жизнь можно написать отличный роман.
— Ну уж, сомневаюсь.
Город
Его определили санитаром в больницу.
Больница эта отличалась от той, в которую его поместили вначале. Все здесь было слишком примитивным. На этаже, где он работал, в кардиологическом отделении отсутствовали даже приборы постоянного мониторирования. Медсестры катали от пациента к пациенту громоздкие аппараты для периодического снятия кардиограмм. Доктора (если их можно было так назвать, поскольку скорее они относились к категории высококвалифицированных парамедиков) полагались на старые, дедовские методы и приборы: стетоскопы, прощупывание пульса и так далее.
В полутемных палатах стены были покрашены кое-как, а с потолка осыпалась штукатурка. Однако теперь здесь царила чистота, поскольку он весь день размахивал метлой да водил мокрой шваброй. Больные, несмотря на наклеенные улыбки, явно не имели шансов поправиться, потому что медицинское обслуживание, мягко говоря, оставляло желать лучшего, а еда была еще хуже, чем в кафетерии.
Он не бросал попыток придумать план, найти брешь, лазейку в системе. Контроль Внутреннего Голоса распространялся не повсеместно. Система, по сути своей, представляла технологический вариант тоталитаризма. И если политические методы репрессий могли достичь абсолютного эффекта, то технологии это было не под силу. Крик души, выплеснутый на доску объявлений, доказывал, что не все шло гладко. Либо система контроля не могла проникнуть в подсознание и отслеживать мысли; либо крошечные компьютеры-надсмотрщики порой давали сбой. Он не знал точной причины. Но любая из них давала ему надежду.
Он сохранил способность думать, но неизвестно, на какое время. Казалось, что окружающие его люди находятся под более строгим контролем, чем он, но это могло быть только иллюзией. Он быстро научился держать язык за зубами, играя свою роль. Речь — это поведение, а здесь поведение строго контролировалось механизмом «усилений», по большей части негативных. Некоторые, правда, были я позитивными. В том смысле, что соответствие общепринятым нормам поведения так же быстро вознаграждалось освобождением от физической и психической боли.
Возможно, он сохранит свои собственный мысли, но мысли не помогут его телу, которое, словно марионетка, дергалось на биохимических ниточках.
Ужасающе отсталое оборудование больницы навело его на некоторые идеи. Он видел, как сестры измеряли температуру допотопными ртутными градусниками, какие еще с бабушкиных времен хранились в домашних аптечках. Правда, элементарные нормы гигиены все же соблюдались. Термометры стерилизовались, а единственным способом сделать это было погружение в этанол, этиловый спирт, не ядовитый в отличие от спирта древесного, метанола.
Если телесные механизмы контролируются изнутри, подумал он, нельзя ли проглотить нечто для подавления этих механизмов? Какие-нибудь препараты. Препаратов здесь было сколько угодно, доступ к ним у него имелся. Но какие лекарства помогут подавить автономные реакции? Транквилизаторы? Может быть, но вряд ли те, что используются здесь, достаточно эффективны. Наркотики? Возможно. Но их он инстинктивно остерегался. К тому же здесь передозировка легко могла привести его в гетто.