Это было для него так важно – чтобы короли древности вернули своё. Чтобы мы вернули наше по праву. Получить Замок пурпурной розы – хотя бы один из замков роз, хотя бы через этот династический брак… Элину наверняка даже не спрашивали, как не спрашивали и моего согласия на помолвку с Рональдом Винтерстоуном, которая принесла бы нашей семье владение Замком ледяной розы.
А серые глаза всё так же внимательно смотрят. Генрих ждёт ответа.
Что я скажу ему?
Правду. Только правду. В обмен на правду, которой он поделился со мной. Остаётся только надеяться, что эта правда никак не повлияет на его отношение ко мне – ведь я не виновата в том, что случилось ещё до моего рождения.
Сглатываю комок в горле и выдавливаю из себя эти несколько слов.
«Я думаю… я думаю, что такую девушку как Тирлинн невозможно было забыть. Только если тебе приказали это сделать. У меня нет никаких доказательств, но я почти уверена… что это мой отец, Отто Сильверстоун, маршал Королевства Ледяных Островов, заставил молодого короля жениться на собственной сестре. Он пошёл на подобную низость, когда понял, что срывается брак, о котором он так мечтал, и королевский Замок пурпурной розы уплывает из рук. Для этого он использовал чары подчинения, которыми владел в совершенстве».
хорошо слышать его снова вживую. И даже затаённая грусть на дне его не портит.
Не сопротивляюсь, когда он привлекает меня к себе, прижимает тесно-тесно, так что мне приходится успокоить дыхание и перестать задыхаться.
Берёт за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза – строгий, пристальный взгляд ловит в ловушку, из которой мне не хочется выбираться.
- Знаешь, Птенчик, мне кажется, что во всём этом сумасшествии есть, по крайней мере, одно приятное обстоятельство!
- Какое?..
- Наши буйно разросшиеся родословные древа пересекаются лишь краешками ветвей. Общей крови у нас нету. Так что у нас родятся здоровые и чудесные дети.
Вспыхиваю в ответ. Нет, всё-таки Ужасный Принц и есть! Разве можно говорить такие слова таким голосом, да ещё и без предупреждения?
А потом так же без предупреждения он прижимает меня к стене и обрушивается на губы жарким, нетерпеливым поцелуем.
И я теряю все ненужные, бесполезные, лишние мысли… цепляюсь за отвороты его сюртука, как кошка… выгибаюсь, чтобы сильным рукам удобнее было гладить меня по спине… как жаль, что на мне такое закрытое платье, как жаль, что мой чудесный наряд на дне морском… неловко, но пылко отвечаю на нежные и страстные прикосновения губ… едва сдерживаю стон в ответ на сладкие укусы... отворачиваюсь и подставляю то место, под самой мочкой правого уха, где кожа так нежна и где мне особенно нравится… забываю обо всём на свете и горю, горю…
- Да-а-а… была бы у меня такая невеста, я б хоть каждый день в заточениях сидел. Они у вас всё время так? – уныло вздыхает стражник у дверей.
- Ага. Что, тоже завидно? – не менее уныло отвечает ближайший к нему матрос из-за решётки.
- Эй! Отставить обсуждать капитана! А не то живо у меня два наряда вне очереди огребёшь, - недовольно басит Морж откуда-то сбоку.
Отрываюсь от жениха и утыкаю пылающее в смущении лицо ему в грудь. Он торопливо натягивает платье на моё обнажённое плечо, которое успел основательно зацеловать, и прижимается губами к моей макушке. И мы вместе начинаем трястись от едва сдерживаемого смеха. Ну и пусть он слегка нервный! Мы заслужили вспышку света среди теней, что окружают нас со всех сторон. И особенно густые и мрачные тени мы несём за нашими плечами. Тени прошлого.
- Послушай, Генрих… - едва выговариваю, содрогаясь в приступе беззвучного хохота. Очень стараюсь как можно тише, да и синяя ткань сюртука, в которую я уткнулась лицом, неплохо глушит звуки.
- М-м?
- Я теперь понимаю, в кого ты такой. Что умудрился пробраться ко мне на балкон посреди маскарада, где каждая собака знала тебя в лицо и жаждала прибить на месте. Твою… твою маму ведь тоже стерегли. Но я так понимаю… отца это не остановило. Тоже, наверное, через окно к ней бегал?..
- Возможно. Мы об этом не говорили. В любом случае, я существенно развил наследственные умения. Он-то свою женщину украсть не смог, а у меня получилось. Могу собой гордиться.
И мы снова давим смех. Мы точно сумасшедшие!
Наконец, основательно просмеявшись, я замираю в обнимающих меня руках. Умиротворённо вздыхаю. Кажется, он не разочаровался во мне из-за всех этих горьких откровений. Это главное. Остальное мы как-нибудь переживём – вместе.