Ткань нашей одежды, вымокшей до нитки – слишком тонка, её будто не существует. Мы просто вплавлены друг в друга сейчас – и теряются границы, и сердцебиение становится одно на двоих. Планки штурвала впиваются в спину. Дрожь палубы под ногами – сильнее и сильнее. И кажется, будто стоим на оси мироздания, и только мы неподвижны – а всё остальное кружится, трясётся, рушится, ломается на части и снова склеивается, скручивается и вновь распрямляется, подобно игрушке в руках ребёнка.
Сквозь тишину в мои оглохшие уши прорывается утробный рёв откуда-то снизу.
На секунду отвлекаюсь – послать мысль в пустоту многоцветной янтарной вспышкой:
«Засыпай! Больше никто не потревожит твой покой.
Засыпай! Мы не собираемся ничего у тебя просить. Никогда. Всё, что нам нужно в жизни – мы нашли. Отвоевали у судьбы, у бесконечных дорог, у чужих людей, у чужих завистливых взглядов.
Засыпай! Только верни сперва то, что не твоё»
Каплю нашего огня, каплю нашего тепла посылаю тоже. Дружеское прикосновение, пожатие руки. Тому, кто был одинок и ранен, и видел в людях лишь мелочных, глупых и жадных хищников, кровожадных и жестоких, нападающих исподтишка, ненасытных в стремлении взять себе всё, до чего только могут дотянуться.
И Великий Обиженный бог, кажется… становится Великим Удивлённым богом. Но я уже не успеваю следить за сменой настроения какого-то древнего существа с его тонкой и ранимой психикой. У меня есть более насущные дела.
Например, как не сойти с ума от плавящего жара прикосновений. Не потеряться без остатка в сумасшедшем поцелуе.
Здесь, на краю мгновения между жизнью и смертью, на исходе длинной изматывающей схватки с ужасом и предопределением, мы особенно ясно и остро понимаем, как сильно нужны друг другу.
Сила вскипает во мне и требует выхода. Разрывает грудь… или может, это моё сердце торопится выбраться наружу оттуда, где ему стало слишком тесно.
Отстраняюсь от губ любимого, чтобы прошептать.
- Ещё! Ещё немного, пожалуйста... Мне нужно больше.
Он с рычанием вжимает меня в штурвал всем телом – и жаркие укусы поцелуев достаются шее, горлу, плечу, спускаются ниже…
Мой хриплый стон заглушает грохот последнего грома, раскалывающего небеса надвое, когда я раскидываю руки в стороны и выпускаю, наконец, на свободу пламя янтарного цвета.
Когда я снова открываю глаза, вокруг очень тихо. Не потому, что я оглохла или в ушах звенит, или ещё что… просто тихо. Чайки мирно покрикивают, волны плещут легонько-легонько, моё разгорячённое лицо обдувает ласковый ветерок.
А ещё вокруг день.
Только что была ночь. А теперь день. Солнце стоит над самой головой.
И я не ложилась спать, не падала в обморок, или ещё что-то в том же духе. Просто закрыла глаза посреди бури и ливня, а открыла - в ласковых водах под лучами яркого полуденного солнца.
Я по-прежнему прижимаюсь к своему жениху, и мы оба – мокрые насквозь от ливня, который ещё не успел высохнуть на нашей коже, а в серых глазах Генриха такое же обалдение, как, наверное, в моих сейчас. И видимо, не только в моих – потому что откуда-то сбоку слышится протяжное:
- Ну вы, ребята, даёте… Знаете, вы как на свадьбе целоваться вздумаете, предупредите заранее! Я окопчик вырою и спрячусь, на всякий пожарный.
Поворачиваю голову и вижу внизу, на палубе у капитанского мостика Моржа. Сидит, положив усталые и снова человеческие руки на колени и тяжело, устало дышит. Рядом с ним прямо там, на размокших досках развалилась Ири – лежит на спине, подложив руки под голову, и со счастливой улыбкой пялится на голубое небо и белые кудрявые облачка.
Мой жених прочищает горло и спрашивает севшим голосом:
- Кракен?..
- Уплыл, твоё Высочество! Положил аккуратненько на палубу Якоба да лиса вашего, и смылся куда-то. Скотина.
- Потери?
- Отсутствуют. Ну, кому-то по башке наверняка дало, ушибы там, воды солёной наглотались… но главное, живы все, я пересчитал. Прям чудо какое-то!
- Это чудо называется – моя невеста. Пробоины?
- Пойду щас, проверю трюмы. Но вроде бойко на воде сидим, не тонем.
Генрих хрипло выдыхает и теперь только решается отпустить непослушными, деревянными руками штурвал.
Прячусь на груди у жениха, нежась в ощущении непередаваемого облегчения и счастья. Чувствую, как наконец-то родные руки смыкаются на талии, обнимают крепко-накрепко.
- Хм. Послушай, Птенчик… - раздаётся вкрадчиво над самым моим ухом.
- М-м-м?..
- Ты себя как чувствуешь? Есть «откат»?
Уютно вздыхаю и прижимаюсь теснее, трусь щекой.