— Хорошо, — тихо сказал Шумри. — Я выпущу ее, как только ты выйдешь за ворота.
Не прощаясь, киммериец развернулся и зашагал вниз по хрустящей осколками горного хрусталя, чистенькой и сверкающей дорожке. *** Бессильный гнев и горечь теснились в груди Конана и подстегивали его шаги, словно удары плети по крупу горячей лошади. Он почти бежал. Прочь, скорее прочь от этого колдовского места! От проклятого места, где испытанный друг и кровный побратим предал его, поддавшись чарам полуженщины-полуптицы…
Он ничего не видел впереди себя от ярости и оттого едва не столкнулся с выросшей на тропе сгорбленной фигурой в лохмотьях.
— Кром! — ругнулся киммериец. — Прочь с дороги, старик! Старик не отходил, и в следующий миг Конан узнал его это был тот самый немой нищий, что встретился им с Шумри на пути в белый замок. Вот и вросшая в землю лачуга его проглядывает из-за ветвей…
— Прочь, прочь! Не до тебя сейчас! — повторил Конан.
По-видимому, за время, прошедшее с их первой встречи, старик излечился от немоты, потому что повторял теперь, хоть и сильно шамкая, но довольно внятно: — Хвала Митре, ты жив! Но горе, горе — бедный твой спутник!.. Хвала Митре!.. Горе!.. Как же тебе удалось уйти, как?..
Когда смысл его назойливых причитаний дошел до киммерийца, тот взъярился еще больше. Схватив старика за плечи так, что хрупкие кости едва не хрустнули в его мощных лапах, Конан заорал: — А! Так ты знал, что она ведьма! Знал и не предупредил нас! Ты только прикидывался немым, чтобы заманить нас туда, грязный старикашка!..
— О нет же, нет, нет!.. — кричал старик, пытаясь выговорить что-то в свое оправдание, но взбешенный варвар тряс его с такой силой, что беззубые челюсти стучали друг о друга, мешая вылетать жалобным словам.
— Эй, ты! — раздался вдруг со стороны лачуги незнакомый голос, хмурый и мужественный. — Оставь в покое старика! Если тебе не с кем померяться силой, померяйся со мной! Конан отпустил старика и обернулся. Возле дверей лачуги стоял высокий мужчина лет тридцати. Судя по одежде и благородным чертам лица, он был знатного рода, хотя плащ и колет давно запылились и порвались во многих местах. Левый глаз его скрывала грязная белая повязка. Лицо его худым и изможденным, словно он только что перенес тяжкую болезнь, а может, и до сих пор еще был болен. Правой рукой незнакомец опирался на меч, левой держался за ручку двери.
— Ты думаешь, ты намного сильнее этого дряхлого старца? — усмехнулся, немного остыв, киммериец. — Сдается мне, если подует ветер, ты покатишься по земле, словно упавший лист. Я не дерусь со вставшими со смертного одра! — Зато ты дерешься со столетними стариками, — заметил незнакомец.
Он действительно чуть покачивался, словно от порывов ветра, и был, видимо, очень слаб.
— Ну нет, со стариками я не дерусь, — возразил Конан.
Потряс его немножко — это верно. Но он заслужил. В следующий раз не будет притворяться немым и заманивать людей в ловушку! — Нет-нет, я не заманивал! — возразил старик, слегка отдышавшись от бешеной тряски — вас все объясню! Больд, друг мой, давайте пригласим доблестного незнакомца в дом и все ему расскажем! Немного подумав, киммериец кивнул в знак согласия. Он уже двинулся было к дверям лачуги, так незаслуженно гордо именуемой домом, как вдруг услышал за спиной знакомый голос: — Конан! Подожди, Митрой заклинаю тебя, подожди!..
Запыхавшийся от быстрого бега Шумри спешил к нему по тропе. В разгоряченном его лице была и радость, и облегчение, и следы недавней горькой обиды.
— Как хорошо, что я догнал тебя прежде, чем ты сел на коня! — проговорил он, подходя и кивая в знак приветствия старику и Больду. — Твой скакун не в пример резвее моего, и я бы тебя больше не увидел! Все выяснилось! Все замечательно! послушай меня!..
Он взял киммерийца за локоть и отвел шагов на двадцать назад по тропе, не переставая взволнованно говорить: — Веллия мне все объяснила! Все дело в цветах! Их запах действительно дурманит и навевает видения. Но если человек спокоен — видения эти светлые, волшебные. Если ж что-то его гнетет, может привидеться мрачное и зловещее. Веллия так сокрушалась, что не учла этого, так просила тебя ее простить! Ей показалось, что в душе твоей мир и покой — ведь синие твои глаза обычно так же невозмутимы… Тебе привиделась страшная птица, Конан, это так понятно! Разве коршун Кээ-Ту, зловещая облезлая птичка стигийских жрецов, не запала тебе глубоко в память?.. Это все цветы, это их волшебные и коварные ароматы!..
— А это тоже ароматы? — спросил Конан, повернувшись к приятелю боком и приоткрыв свежую царапину над левым ухом.
Никогда не знал прежде, что запах царапает, как клюв! — О Конан! — вздохнул Шумри. — Конечно, она царапалась, когда ты ее связывал и затыкал рот. Я и представить себе не мог до сих пор, что ты способен так обращаться с женщиной. С хрупкой и пленительной женщиной!..
— Такой пленительной, что Илоис тут же вылетела у тебя из головы, — ядовито заметил киммериец.
Шумри вспухну. Его круглые глаза, обычно мягкие и мечтательные, затвердели. Какое-то время он молчал, борясь с собой, затем сказал примирительным тоном, положив приятелю на плечо руку: — Тебе не удастся обидеть ни меня, ни мою жену, Конан.
Это не вина твоя, но, скорее, твоя печаль, что никаких иных отношений с женщиной, кроме любовных или скотских, не можешь ты и помыслить. От Илоис у меня нет и не будет тайн.
Конечно же, она порадуется за меня, когда я расскажу, с каким исключительным человеком свела меня ненадолго судьба.
— Великие боги! — только и мог выдохнуть Конан, не находя иных слов.
— И еще одно, Конан, — продолжал Шумри, чуть понизив голос. — Наверное, ты знаешь, что я могу чувствовать…
С недавних пор научился немного чувствовать, что думает обо мне человек, который находится рядом. Как относится ко мне человек… Если б Веллия таила злобные мысли, я бы услышал это.
— Разве я говорил, что она таила против тебя злобные мысли? — воскликнул, теряя терпение, киммериец. — Не тебе, нет, не тебе — мне она собиралась выклевать глаза! С тобой же, как мне показалось, она собиралась заняться куда более приятными вещами… но с меня хватит! Видишь, мне кивает и машет этот полубезумный старик? Ты оказался прав: он не немой, и он обещает рассказать мне что-то интересное.
Отвернувшись от приятеля, Конан двинулся навстречу старику, нетерпеливо перетаптывающемуся у дверей своей хижины. Увидев, что Шумри стоит в нерешительности, старик замахал и ему тоже, и тот, пожав плечами, последовал за киммерийцем.
— Твой спутник тоже спасен?.. Как я рад! Какое счастье! — лепетал старик, пока приятели, пригнувшись, входили под замшелые своды и рассаживались на трухлявой лавке вдоль стены. Больд был уже внутри и лежал, подперев руками голову, на убогом ложе из тряпок и облезлых козьих шкур.
— Мне нечем угостить вас, любезные гости, — сокрушался старик, то открывал, то закрывал ветхие деревянные шкафчики, словно надеясь отыскать в них что-то достойное быть выставленным на щербатый, изъеденный жуками стол.
— Мы сыты, — не очень вежливо перебил его Конан. — Не трать время, старик. Ты хотел рассказать нам о чем-то занимательном.
— Да-да, конечно, — старик перестал суетиться и тоже присел. — Но прежде скажите мне, любезные гости, как вам удалось вырваться из когтей Веллии? — Благодаря моему насморку, — ответил киммериец. — Я не заснул от ее дурацких цветов, потому что не чувствовал их запаха. Что касается его, — он кивнул в сторону Шумри, ведьма не тронула его, потому что сильно полюбила.
— Полюбила… — закивал старик понимающе. — Да-да, Веллия часто отдает свое сердце то одному, то другому…