Жмудь Вадим Аркадьевич
Заморочка
Жмудь Вадим Аркадьевич
ЗАМОРОЧКА
Водяной Василий поглядел вдаль и вздохнул.
-- Лес горит. А грозы не было...
Русалка Юлия посмотрела в ту же сторону и пожала плечами.
-- ...Манефа Евлампьевна...
-- Неужто опять не загасила? Сколько я ей раз говорил, мол, бросай ты енту привычку, не доведёт она тебя до добра!
Русалка Юлия сказала:
-- Тяжелая у неё жизнь, потому и курит... Я тоже курю...
И беззвучно ушла под воду.
Поверхность воды мелко пузырилась. Начинался грибной дождь.
-- Не сильно горит ещё - дожжь погасит, - успокоился Василий...
* * *
Софья Павловна поправила роговые очки и сухо сказала:
-- Садись, Иванова, два. Ты так и не поняла, что в данном произведении автор остро бичует привычку курить - кстати, очень полезно было бы задуматься на эту тему многим ученикам из нашей школы, и как это ни прискорбно, девочкам тоже. Писатель выказывает озабоченность сохранностью природных богатств нашей необъятной Родины. Сердце художника болью отзывается о лесном пожаре, возникшем из-за безответственного обращения с огнем на природе. Красной нитью проходит через произведение сострадание к тяжелой доле русской женщины, всю свою жизнь проводящей в трудах и заботах, не имеющей отдыха даже в пожилом возрасте. Тяжелая судьба забытой труженицы леса не может не вызвать сочувствия в сердцах всего прогрессивного человечества. Невольно читатель соотносит скорбную долю женщины мрачной дореволюционной поры и светлый путь строительницы светлого будущего в эпоху победившей демократии. Сердце гражданина свободной страны переполняется гордостью за родное отечество. Вот, примерно, конспект ответа на поставленный вопрос. Разумеется, эти мысли следует развить и подкрепить примерами. Тебе ясно, Иванова? Ладно, на первый раз двойку я в журнал не поставлю. Выучишь урок и ответишь, как полагается.
Софья Павловна захлопнула журнал:
-- А теперь - следующая тема.
* * *
Водяной Василий задумчиво пожевывал листик кувшинки:
-- Почему, зачем они делают из нас нравоучения? Обидно.
Русалка Юлия поправила цветок в волосах и скривила ротик:
-- Это её образ жизни. Пережевывать и выплевывать, разглядывать и снова жевать то, что следует просто скушать, насладившись вкусом и ароматом. Учителя литературы напоминают коров в этом смысле.
-- Дурману, что ль, на неё нагнать?
-- Давай, пробуй.
* * *
Она снова была молодой. Она была восторженной студенткой первого курса филфака, просто красивой девушкой.
-- Софья, я тебя люблю!..
-- Сашенька, родной... То есть... Ты хочешь сказать, что твоя духовная энергия ищет выхода? Разуверившись в поддержке родных, не встретив понимания в среде товарищей по учебе, ты ищешь привязанности в простой и прекрасной душе девушки, с которой свел тебя случай?
-- Софьюшка, я тебе говорю, что ты мне нравишься, - неуверенно произнес Александр.
Не умея выразить словами всей полноты чувств, Александр по-своему просто и прекрасно признался в любви.
-- Да что с тобой? Софья... Ты с кем разговариваешь?
Чувства, которые поначалу Александр расценил как любовь, по сути, были всего лишь проявлением юношеского влечения. Нравственное становление героя привело к тому, что духовная связь между ним и героиней не только не усиливалась, но со временем ослабевала. Наметилась тенденция к разрыву отношений, хотя никто из героев пока ещё этого не ощущал в полной мере.
-- Разрыв? Почему? За что? Софьюшка, я тебя чем-то обидел? Я ничего не понимаю!
Александр перестал понимать Софью, хотя она излагала свои мысли предельно доступно и корректно. По всей видимости, он попросту не желал её слышать, что свидетельствует о том, что его нигилизм переродился в эгоцентризм.
-- Так, значит?.. Я ничего не понимаю... Будто бы я поглупел.
-- Безусловно. Я смотрю в корень наших отношений.
-- Ну, ладно! Раз так - прощай... Ты мне ничего не скажешь? Впрочем, не надо... Прощай.
Финал объяснений между героями свидетельствует о вспыльчивости Александра, а та легкость, с которой он прощается со своей любовью, демонстрирует, что она была неглубокой, поверхностной, эгоистичной.
"Господи, что же я делаю, ведь он уйдет! Какой ужас! Что я такое говорю? Ведь это не мои слова!" - и она проснулась со смешанным чувством тревоги от несбывшейся угрозы и радости от ощущения эфемерности страхов потерять близкого человека. Рядом в постели мирно посапывал пятидесятилетний Александр Андреевич, муж Софьи Павловны.