Она вытерла глаза, проглотила аспирин, а потом разыграла отличный спектакль, принявшись вытирать очки специальным клочком мягкой ткани, который аккуратно складывала, прежде чем протереть каждую линзу.
– Вы знали убитую девушку? – спросила я, когда она закончила. Марджери беспомощно смотрела на лежавшие перед ней очки. Она была из тех занятых людей, что в моменты вынужденного безделья чувствуют себя растерянными и брошенными на произвол судьбы. – Поэтому вы так расстроились?
– Что? – Марджери подняла на меня мутный взгляд. Она словно не могла понять, кто я такая и откуда взялась. – Нет, конечно, не знала. Я никогда не ввязываюсь в подобные дела.
– Какие дела? – удивилась я, не понимая, о чем она.
– Прослушивание и все такое. Полицейские сказали, что она была актрисой. Они показали мне фотографию. Такая симпатичная девочка с длинными волосами. Зачем кому-то могло понадобиться…
– Так она не играла в театре? Только приходила на прослушивание?
– Ее никто не помнит. Думаю, в наших собственных постановках она вряд ли играла. Хотя могла работать в другой труппе, например в цирковой. Но не в тот раз… Они уже проверили.
Марджери мало-помалу приходила в себя.
– А если она была на прослушивании три года назад, то с кем могла общаться? – не унималась я.
– Да мало ли с кем, – устало ответила Марджери. – Ведь она не обязательно приходила именно на прослушивание. Я сказала об этом только потому, что она была актрисой. Но она могла, например, проситься на должность ассистентки помрежа – многие актеры так поступают. Им кажется, что так они смогут познакомиться с нужными людьми.
– А вы сами тогда ее не видели? Она пожала плечами:
– Только в том случае, если бы ее взяли на работу. Никакого толку в том, что мы знаем, когда она пропала, нет. Это только добавляет проблем. – Марджери снова всхлипнула. – Но в ее лице есть что-то знакомое. Может, она напомнила мне кого-то. Но я не могу…
– Марджери? – раздался голос от двери. Это был Бен. – Как вы? – спросил он с тревогой, увидев, в каком она состоянии.
Сам Бен ничуть не изменился. Квадратные очки, старый поношенный свитер. Тверд как скала. Ведь должен кто-то быть скалой, когда и Филип, и Марджери разваливаются на куски. Я почувствовала симпатию к Бену. Судя по всему, именно он держит театр на плаву.
– У вас такой вид… – начал Бен. Из вежливости он не стал уточнять, какой именно. – Может, вам лучше пойти домой?
Марджери вздохнула. Она выглядела совершенно опустошенной.
– Я не в состоянии ничего делать. Ко мне только что приходили полицейские.
– Сейчас они беседуют с Филипом, – сообщил Бен. – Снова все осматривают. Они установили личность погибшей девушки.
– Я знаю. Мне нужно просмотреть наши бумаги. Вдруг там есть что-то, относящееся к ней, – резюме, заявление о приеме на работу и так далее. Я никак не могу уйти, хотя очень хотелось бы. – Она с тоской посмотрела на Бена. – Я не контролирую ситуацию. И ничего не могу с этим поделать. Я чувствую себя такой… пассивной. Ненавижу это чувство.
Бен почесал голову, взъерошив волосы.
– Никто из нас ничего не может с этим поделать, – сказал он. – Я круглые сутки пытаюсь успокоить Филипа. Он ведь ненавидит все эти расспросы. Для него беседовать с полицией – все равно что давать интервью семнадцати журналистам одновременно. Он придет в себя только через несколько недель, а у нас полно работы.
– Я слышала, вы набираете труппу для «Кукольного дома», – заговорила я.
Бен внимательно посмотрел на меня.
– Вообще-то об этом никто не должен знать, – резко сказал он. От его ровного настроения не осталось и следа. – Боже, как быстро здесь разносятся слухи! Уже это – достаточный повод для размышлений.
Бен развернулся и вышел из комнаты. Мы молча слушали, как он поспешно сбегает по ступенькам. Я слегка приподняла брови. Неужели Бен перестал понимать, какие проблемы являются важными, а какие нет? Жаль, если я наступила ему на больную мозоль.
– Бен – наша опора, – сказала Марджери, заметив мое изумление и пытаясь объяснить внезапное раздражение Бена. – Слишком много на него навалили. Филип буквально пошел вразнос…
Ее прервала констебль Хэмлин, тихонько постучавшая в открытую дверь.
– Миссис Пикетт, мы можем просмотреть вашу документацию? – спросила Хэмлин с предельной вежливостью, означавшей, что она намерена разобрать кабинет по кусочкам и ей все равно, согласна его хозяйка или нет.
Марджери еще раз тяжело вздохнула.
– Начинайте, – сказала она, безвольно махнув рукой в сторону подсобки со стеллажами.
Констебль Хэмлин, быстро оценив ситуацию, мигом оказалась у стеллажей и невинным тоном заметила:
– Какая превосходная система хранения документов! Вы сами ее придумали?
– Сама, – оживилась Марджери.
– Мне кажется, будет несложно все это просмотреть. Вы не могли бы объяснить, как тут все организовано, а дальше я бы справилась сама.
Марджери нацепила очки:
– Конечно. Поднявшись, она чуть ли не бегом кинулась к стеллажам:
– Начнем с заявлений о приеме на работу. Они лежат вот здесь, в алфавитном порядке, разумеется…
Она совершенно забыла о моем присутствии. Я вышла из кабинета и направилась наверх, чтобы немного подышать свежим воздухом, а потом вернуться в подвал. У кабинета Филипа я наткнулась на Бена – он удостоил меня кивком. Любопытно, что за система ценностей позволяет Бену сравнительно спокойно относиться к трупу, плавающему у него под ногами все то время, пока он работает в этом театре, и дергаться, как ошпаренная кошка, когда разносятся вести о прослушивании для постановки, в которой он даже не режиссер. Возможно, Бен из тех людей, которые любят знать больше других. В таком случае ему стоит поменять работу.
Я провела в «Кроссе» всего несколько недель, но уже заметила, что слухи в театре распространяются быстрее ветра. Поцелуй кого-нибудь в Стратфорде[65]– и через несколько часов об этом будет говорить весь Барбикан-центр[66]. Прежде чем слухи об этом поцелуе дойдут до «Кросса», конечно, понадобится день-другой, но они непременно дойдут. По сравнению с актерами художники выглядят совершенно оторванными друг от друга. После того как в Англии проложили подземные коммуникации, актеры стали единым организмом. Сейчас вся театральная общественность прекрасно осведомлена о том, что в «Кроссе» нашли тело задушенной девушки, и с патологическим интересом размышляет, что будет дальше.
Мне и самой неплохо бы узнать. Я почти слышала, как гудят подземные провода, но не из-за того, что переполнены новостями, а от напряжения. Они натянуты так же туго, как нервы у всех в театре: чуть не подрались Баз и Стив; Марджери ударилась в слезы; Филип Кэнтли забаррикадировался в своем кабинете, словно солнечный свет может его сжечь. Я знала, что такое внезапная смерть; знала, как мощная волна захлестывает всех вокруг; знала, как один-единственный человек начинает плодить монстров, видеть опасность в каждом углу и заражать своей паранойей всех остальных. Кто-то в этом театре до смерти перепуган. Я чувствовала это. И его страх делал этого человека очень опасным.
Глава тринадцатая
– Ширли Лоуэлл? – рассеянно переспросила Джейни. – Не помню такой. Знаешь, сколько в Лондоне юных актрис? Одновременно без работы сидит около девяносто пяти процентов. У нее был агент?
– Не знаю. Она только закончила театральную школу.
– Какую?
Я пожала плечами:
– Ну…
Джейни дала понять, что гадать не имеет смысла. Она откинулась на диване и посмотрела на ближайший к ней мобиль:
– К Хелен это все равно не имеет никакого отношения. Она тоже никогда о ней не слышала, что меня радует, – бедная так нервничает перед спектаклями. Технические проблемы действуют ей на нервы.
– Почему? – спросила я.
65
Город, где родился и жил Шекспир. Сейчас там располагается Королевский шекспировский театр.