– Здравствуйте! – громко известил о своем появлении Крячко. – Уголовный розыск. Ваши документы!
Гуров задержался у лоджии, плотно прикрыв дверь и повернув ручку. С перепугу, да под наркотическим дурманом люди часто прыгают с любого этажа, спасаясь от опасности. Крячко прошел к входной двери, проверил, заперта ли она, потом вытащил ключ и положил себе в карман. Ергачева вытаращила глаза и собрала комком на груди пеньюар. Мужчина выронил трубочку и принялся озираться по сторонам, оценивая ситуацию. На его лице мелькали судорожные обрывки мыслей. То гнев, то страх, то растерянность, то снова попытка взять себя в руки и выставить из номера непрошеных гостей, пользуясь своим высоким статусом. Судя по качеству костюма и дороговизне ботинок, оставшихся у двери, статус у мужчины был приличный. Его месячные доходы исчислялись не десятками, а сотнями тысяч рублей. Уж двести или триста тысяч в месяц он зарабатывал точно.
Ступор у любовника прошел довольно быстро. Возбужденный, с лихорадочно горящим взглядом, он попытался начать кричать и давить своим служебным положением, делая попытки добраться до кармана пиджака и вытащить мифическое удостоверение полковника ФСБ. Но, после того как Крячко бесцеремонно отшвырнул его на кровать и сделал вид, что фотографирует лицо мужчины и столик с дорожкой наркотиков и нюхательной трубкой, «герой-любовник» притих.
Гуров обшарил карманы пиджака и нашел паспорт. Никаких удостоверений больше не было. Был бумажник, в котором помимо денег, водительского удостоверения и двух банковских карточек лежали визитные карточки. Как и в паспорте, на них значился Максим Алексеевич Прокопенко, владелец сети клубов и развлекательных комплексов для молодежи.
Гуров остановился перед журнальным столиком так, чтобы Прокопенко не смог броситься и разрушить характерную картину приема наркотиков. Он посмотрел на мужчину, потом на женщину, оценивая состояние адекватности каждого. Вдыхаемый через нос кокаин начинает действовать уже через несколько минут, наступает возбуждение, состояние, когда кажется, что ты можешь все, даже горы свернуть. Люди возбуждены, болтливы и не совсем адекватны в оценках ситуации. Это было уже плохо, но куда деваться, надо работать.
– Оба сидим молча, – приказал он стальным тоном. – Отвечает только тот, кого я спрашиваю, и только по существу моего вопроса. Выполняете мои требования, и мы расстанемся, как дорогие вашему сердцу родственники. Нет – мы вызываем сюда понятых и оформляем ваше безобразное поведение протоколом. Госпоже Ергачевой связь с другим мужчиной и наркотики в семейной жизни не помогут. Вы, господин Прокопенко, думаю, тоже не заинтересованы в огласке всего происходящего тут.
– Я не понимаю, – бегая глазами, заговорил Прокопенко, – а что вам нужно, что вы тут делаете? Где ваши полномочия? Что-то вы темните, господа уголовный розыск…
– Я плохо объяснил? – Гуров сдвинул брови и посмотрел в лицо мужчине в крайнем изумлении. – Так звать понятых?
– Максим, ты сдурел! – чуть ли не фальцетом выкрикнула Ергачева. – Кончай права качать. Я из-за тебя не хочу жизнь свою рушить!
– Здравый женский смысл, – похвалил сзади Крячко. – Договариваться надо, а не конфликтовать.
– Забери пока этого клоуна в ванную комнату, – велел Гуров, кивнув на Прокопенко.
Станислав подошел, положил широкую ладонь на шею мужчины и одним движением снял его с кровати. Гуров проводил их взглядом, потом пододвинул ногой пуфик и уселся напротив кровати. Ергачева, прикрывшись простыней, смотрела выжидающе, настороженно и даже как-то нетерпеливо. Деятельная женщина, подумал сыщик. Или понимает, что сейчас ей все объяснят, раз понятых звать не спешат, и, возможно, все это закончится. А ведь ей хочется, чтобы все побыстрее закончилось. Плохо, что она под кокаином сейчас, ну, да голова у нее, наверное, все равно работает ясно.
– Чья это идея? – Лев кивнул головой на дорожку белого порошка на листке бумаге.
– Его, – дернула щекой женщина. – Я сама никогда…
– Никогда раньше даже не пробовали? А если честно?
– Ну, пробовала. Это еще в студенческие годы было. Но я не наркоманка, просто…
– Понимаю, – чуть улыбнулся он.
– Да ничего вы не понимаете! Когда муж обеспечивает, но опостылел до чертиков… А тут молодой, красивый, ухаживать умеет! И уйти от мужа не просит. Довольствуется тем, что есть, что я позволила… Это же…
– У вас это сегодня впервые? – догадался Гуров.
Ергачева только кивнула и опустила голову. Сыщик протянул руку и закрыл крышку ноутбука, чтобы не раздражали сладострастные стоны и вскрикивания порноролика.
– Я так и думал, Ирина. Я вас не осуждаю, потому что не мое дело заниматься прививанием моральных норм взрослым женщинам. Дело ваше. И вы наверняка хотите, чтобы вся эта сцена осталась в тайне, чтобы ваш муж даже краем уха не услышал о ваших отношениях с Прокопенко, о кокаине.
– Да! – твердо отрезала Ергачева. – Не хочу. Вы что хотите взамен? И дайте мне наконец одеться.
– Поговорим так, – покачал Гуров головой. – Во-первых, вы сейчас неуютно себя чувствуете, а значит, будете охотно отвечать. А во-вторых, как порядочный человек, я должен отвернуться, пока вы одеваетесь, но дело в том, что я вам не верю, и вправе ожидать как удара по голове чем-нибудь тяжелым, так и попытки скрыться из комнаты. Хорошо, если через входную дверь. А если вам кокаин подскажет более легкий путь – через лоджию? А там тротуарная плитка, бордюрный камень. Нет уж. Сидите под простыней.
– Черт с вами! – огрызнулась Ергачева. – Что вам от меня нужно?
– Узнать историю ваших отношений с Полуниным.
– Павел… – сразу помрачнела она. – Вот оно что. Вас его смерть интересует.
– Его убили, Ирина.
– Убили? – откровенно испугалась Ергачева. – Как убили? Он же прямо в клубе умер…
Гуров увидел, как ее глаза быстро стали наполняться слезами. Вот они переполнились, и по щекам к подбородку ринулись струйки слез. Они сбежали, повисли на подбородке, а следом за ними уже бежали другие. Лицо Ергачевой кривилось и корчилось в судороге горя и жалости. Наконец она схватилась руками за лицо и опрокинулась головой на подушку. Ее тело сотрясали рыдания, плечи под пеньюаром тряслись и вздрагивали. Гуров смотрел на женщину и прикидывал, что может последовать за этой душераздирающей сценой. Признание в убийстве? Вряд ли, слишком отчетливая реакция удивления. Такое сложно сыграть. Признание в том, как она Полунина любила? Или в том, что ее муж Леонтий Владимирович давно собирался Полунина убить?
Наконец Ергачева поднялась, опираясь руками и съезжая по простыням. Приняв какое-то подобие вертикального положения, она посмотрела в лицо Гурову. Лицо ее самой сейчас изменилось почти до неузнаваемости. Не стало холеной, молодящейся женщины. Вместо нее появилось обрюзгшее, тщательно скрываемое лицо женщины не первой свежести, женщины уставшей.
– Кто его убил? – наконец спросила Ергачева.
– Я хотел это от вас услышать.
– От меня? Раз вы сюда пришли, то наверняка уже узнали о наших с Павлом отношениях. Я была его любовницей. Думаете, что он мне надоел и я его кокнула, да? Вы чуши всякой начитались или детективов дешевых насмотрелись?
– Перестаньте, – отмахнулся сыщик. – Ирина, Павла Сергеевича Полунина отравили. И сделал это кто-то умышленно. Нам нужна ваша помощь, как человека, который был ему близок, который мог знать или догадываться о его негативных отношениях с кем-то.
Сжав в кулаке комком угол простыни, Ергачева молчала, уставившись остекленевшим взглядом прямо перед собой. И вдруг заговорила, причем так, словно наотмашь хлестала по лицу. Только вот кого? Себя? Говорила о том, как познакомилась с Полуниным, когда они еще были друзьями с ее мужем. Как она увлеклась этим красавцем, который, будучи почти ровесником ее мужу, выглядел лет на десять моложе, был более стройным, подтянутым, красивым. И знала ведь, знала, что Павел Полунин отъявленный бабник, и все равно позволила себе увлечься.