Я сидел на земле, медитируя и пока безуспешно пытаясь войти в Режим Отшельника. Рядом наворачивал круги Саске, восстанавливая прежнюю форму, а Мататаби, вернее, ее мини-версия из чакры, работала с СЦЧ Учихи. Да, я научился создавать мини-Биджу, и сейчас один из них делал с каналами Саске то, что не так давно делали со мной все Биджу. Все же не одному же мне быть сильным. Тем более, что я привык сражаться спина к спине с Учихой, а для этого нужна хотя бы часть его прежней силы. Сразу после Академии мы пришли сюда, на четвертый полигон, где я занимался еще утром. Клоны страдали рядом, изучая историю этого мира. Одна их часть спала, а другая училась и тренировалась — так я могу практически свести на нет усталость после их рассеивания. Саске тоже создал клонов, пусть и не так много, как у меня, и они тоже страдали, читая все, что не касалось истории — в основном непонятно когда спертые у Учих свитки с клановыми техниками, которые в прошлой жизни Саске не смог изучить по причине того, что все украл и сжег Данзо. Тихо и скучно. Так мы и просидели до поздней ночи. О том, что нас будут искать, никто не волновался. Мы оба изгои, а потому на нас никто не станет тратить время и нервы. — До завтра. — Учиха лишь кивнул, направляясь в сторону квартала Учих, а я побежал к себе. Пустынные ночные улицы Конохи будили ностальгию. Когда-то в детстве я любил ходить по спящей деревне. Любил смотреть на ночное небо, любил эту тишину, прохладу и одиночество. Теперь, кажется, даже звезды светят иначе. Тихо и темно. Окно открыто. Я шмыгнул в комнату, и резко загорелся свет. Я замер, разглядывая стоящих в дверях Кушину и Минато. Смотрим. Молчим. — Где ты была? — наконец спросила Кушина. Я моргнул. — Гуляла. — черт. Нужно привыкать обращаться к себе в женском роде. Кушина прищурилась. — До трех утра? — я глянул…а на часы. И вправду, три часа. Минато молча разглядывал мою потрепанную одежду, извалянную в грязи, спутавшиеся волосы и грязь на лице. Кушина, видимо, тоже это заметила. — Где. Ты. Была? — тихо, угрожающе спросила Кушина, и волосы ее дернулись, разделяясь на девять прядок. Это почему-то взбесило меня, и я даже не заметила, что у меня волосы точно также разделились на девять прядей, взлетая. — Раньше вас это не волновало. — тихий, холодный тон. Я давно не рычу от ярости. Нет. Вот такой тон — верный признак того, что я готов…а рвать и метать. Кушина вздрогнула. — Не лезьте в мою жизнь, и я не буду лезть в вашу. — Забываешься, дочь. — сталь в голосе Минато вместо полузабытого тепла лишь привела в еще большую ярость, которую я не без труда подавил…а. Волосы опали на спину, и Хокаге ухмыльнулся. Думает, что осадил меня? Наивный. Я позор семьи Хокаге, так? — Дочь? А с чего ты взял, что она у тебя есть? — тихий, равнодушный голос, от которого оба родителя вздрогнули. — Я позор Хокаге. Я «Бешеная». Но я что-то не припомню, чтобы кто-то называл меня дочерью. — Кушина дернулась, как от пощечины. Да. Больно. Знаю. — Скажите честно… вы взяли меня из приюта, да? Взяли, потому что я — джинчуурики, да? Идеальное оружие деревни? Тут дернулся уже Минато, пораженно смотря на меня. А я так и смотрел в пол, скрывая челкой глаза. Они хотят видеть покорную дочку? Черта с два. Лучше сделаю вид, будто я уверена, что приемная. Это лучшее объяснение их отношения, которое только мог придумать ребенок. — Лучше бы я умерла, чем жила в такой семье, Хокаге-сама. Комментарий к Глава 7. Лучше... Кхм... Я просто не знала, что написать. Трижды переписывала, мучаюсь с восьми утра. Такую истерику объясняет то, что постепенно приходит осознание того, что они в другом мире. Ну не может такое пройти бесследно, да и эмоции приходят. А вообще это что то вроде переходной главы. Не могу же я устроить сразу экзамен на генина? Это будет в следующей главе. Да, эта глава откровенно слабая. Жду тапки.
Сакурай
https://in.pinterest.com/pin/847732329843674401/
Нагато
https://in.pinterest.com/pin/796644621557518618/
====== Глава 8. Узумаки-Намикадзе Нагато ======
— Лучше бы я умерла, чем жила в такой семье, Хокаге-сама. Из рук Нагато выпал стакан с водой. Он только минуту назад проснулся и вышел из комнаты. Что произошло за это время, Биджу всех подери?! Тихий, непривычно холодный голос младшей сестры отчего-то вызвал мурашки по коже. Когда его маленькая сестренка стала такой пугающей? Его маленькая сестра была необычной, сколько он себя помнил. Тихая, спокойная, мягкая и открытая, она казалась ему чем-то хрупким, что можно сломать даже неосторожным вздохом. Наруко же была ее полной противоположностью. Яркая, шумная, обжигающе-горячая, упрямая — как маленькое солнце. И такая же опасная. Вопреки мнению родителей, боялся всегда Нагато именно ее. Наруко вызывала в нем липкий, иррациональный ужас, а вот Наруто была какой-то... уютной. Теплой, но не горячей. Когда на его глазах Наруко была заживо растворена, страха это не вызвало. Нагато был еще слишком мал, чтобы осознать произошедшее. А потом... потом отец, его любимый папочка, возненавидел драгоценную сестру. И Нагато охладел к отцу. Между его солнцем и вечно отсутствующим отцом малыш Нагато без сомнений выбирал сестру. И Наруто обратилась к маме. Но и мама покинула девочку. Так из списка дорогих ему людей была вычеркнута и мать. Нагато искренне хотел помочь Наруто, но что-то не позволяло. Что-то в нем даже при одной мысли о помощи сестре буквально вопило, что подходить нельзя, что она этого не позволит. И он не подходил. А когда решился, когда преодолел это, его дорогая сестра, его солнышко, потухла. Просто... раз — и она не греет, как раньше. Наруто больше не улыбалась. Нагато не понимал. Нагато хотел снова увидеть ее теплую, мягкую, светлую улыбку, но она... не улыбалась. Совсем. Нагато плакал. Отчего-то казалось, что смерть его солнышка — его вина. Нагато не знал, но он чувствовал состояние души каждого человека, к которому был привязан. И он чувствовал, что сестре очень плохо, что она погибла, что в ней убили все светлое, но сделать ничего не мог. Нагато кричал. Нагато было едва ли менее больно, чем умирающей на его глазах душе, но сделать он ничего не мог. Нагато рыдал. Нагато подсознательно, невольно отдавал собственную энергию сестре, неосознанно отдавал свои годы жизни ей, отсрочивал ее смерть. Нагато умирал. Нагато... жил. И от этого было еще омерзительнее. И тогда Нагато решил стать сильнее. Все, чтобы спасти свое солнце. И Нагато перерыл все свитки, в которых хотя бы упоминалось о смерти души, прочел все, что мог, выучил все языки, на которых были написаны эти самые свитки, отыскал даже затерянную библиотеку Узумаки... но ничего не нашел. А солнце уже давно стало луной. От нее несло чем-то холодным, чем-то мрачным, чем то абсолютно диким, необузданным, безумным. И Нагато сам сходил с ума от бессилия. Все напрасно, зачем, зачем он потратил все свое время на поиски того, чего нет? Почему он не провел это время с ней? Почему не дал надежду? А Наруто совсем замолчала. И каждую ночь он до крови прокусывал губу, сдерживал слезы, слыша ее сдавленные рыдания в соседней комнате. Каждая такая ночь, каждый всхлип за стеной, каждая ее пролитая слеза будто вырывала кусок уже его души. А родители... родители ничего не замечали. Им было плевать. Плевать на красные от слез глаза его солнышка, на его собственные — от очередной бессонной ночи. Родители уже давно были для Нагато не более, чем знакомые. Последним, что спасало его от чего-то страшного, ожидающего его за каждым углом — была сестра. Его маленькая сестренка, умирающая по его вине. В одной из библиотек Нагато и встретился с Учихой Итачи, который стал тем, кто мог выслушать все, что накопилось на душе старшего сына Хокаге. Итачи стал его первым другом. Итачи не знал даже сотой части того, что испытывал и знал Нагато, но даже так... даже так на душе было легче. Хотя бы от того, что кто-то может выслушать его спутанные сожаления и дать подзатыльник, заставляя жить дальше, жить ради жизни, жить ради надежды, что однажды он сможет спасти любимую сестру... Втайне Нагато всегда ее охранял. Он всегда был рядом, если имел возможность. Он со злостью смотрел, как его солнце дразнили, а потом с болью наблюдал, как его солнце избивает тех, кто причинил ей боль. Как она умирает, как гниет изнутри. Он умолял всех Богов, демонов и даже Шинигами, чтобы она стала прежней. Чтобы она вновь тепло ему улыбнулась, чтобы вновь беззаботно пожала плечами и мягко потрепала его по волосам, будто старшая сестра тут она. Умолял, чтобы она вновь стала солнышком, его ярким, не обжигающим, сильным солнцем. Но на его мольбы всем было плевать. И Нагато понял, что надеяться можно лишь на себя. И Нагато с новой силой зарылся в свитки других стран. И Нагато, не жалея себя, тренировался, игнорируя боль во всем теле и мелькающие точки перед глазами. Когда его сестенку похитили, Нагато первым бросился на ее поиски. Он корил себя за то, что тогда был на миссии, корил себя за то, что его не было рядом, и искал ее везде. Но первым ее нашел Итачи. А затем она появилась на обеде. И Нагато едва сдержал неверящий, счастливый крик. Его солнце снова горело. Она сияла ярко, светло и непоколебимо. Она излучала почти осязаемое тепло, но при этом сама тепла не принимала. Она будто была покрыта льдом, но даже через него умудрялась так светить. Стоило Наруто уйти, как он спешно собрал вещи и направился к Итачи, который, как оказалось, буквально час назад нашел своего также похищенного брата. Итачи опять же его понял, несмотря на запутанность и эмоциональность. Он мягко улыбнулся и порадовался за друга. А Нагато... Нагато сиял. Невозможно описать ту бурю чувств, что сейчас в нем бушевала. Он был по меньшей мере счастлив. И плевать, что ночью сестры дома не было — он ощущал, что с ней все хорошо. Хотелось взлететь, как воздушный шарик, и закричать. Хотелось закричать, ведь мир, оказывается, такой прекрасный. И небо такое синее, и трава такая мягкая... Весь следующий день Нагато глупо улыбался, втайне наблюдая за сестрой. Та преобразилась. Оделась, расплелась, закупилась — и когда успела? Она ловила на себе восхищенные и завистливые взгляды, она расцвела, и Нагато расцвел вместе с ней. А то, что она подружились с братом Итачи, сделало Нагато еще счастливее. Ведь теперь у его солнца была чистая луна. И Нагато ощущал, что эта Луна никогда не предаст. А сейчас... сейчас... это.