— И откуда ты это узнал, Чижик?
— Виктор Львович сам рассказал.
— Ты с ним разговаривал?
— Во время матча — практически нет. Здравствуйте, до свидания, и всё. А на закрытии поговорили. Отчего бы и не поговорить?
— И как он?
— В смысле?
— Сильно антисоветский?
— Нет, не сильно. После того, как узнал, что семье разрешили выезд — совсем не сильно.
Это была домашняя заготовка. Я сказал Миколчуку, что если бы семью Корчного взяли да и выпустили во время матча, это бы помогло не просто выиграть, а выиграть с хорошим отрывом. Как так, удивился Миколчук. А просто: у Корчного сейчас завелась пассия, некая Левеерик. А тут, понимаешь, жена приезжает! Проблема? Проблема! Виктор Львович волнуется, теряет спокойствие, а вместе со спокойствием и способность к концентрации, тут его и обыгрывай! Главное, ведь всё чисто, никто не придерётся и не упрекнёт, напротив, весь шахматный мир, а за ним и мир нешахматный, будет считать, что советские поступили великодушно, советские поступили правильно, советские — молодцы. И самые сильные в мире.
А точно — победим?
Точно, товарищ Миколчук.
И когда первые восемь партий окончились вничью, прилетела весть: разрешили! И не только разрешили, но и усадили жену и сына в самолёт!
Я стал играть активнее, и выиграл матч досрочно, с внушительным перевесом.
Такая вот комбинация.
— Закончу о Корчном. Он и дальше по мере сил будет покупать акции, недвижимость и прочие активы, существующие в капиталистическом обществе. Я же от этого свободен, мне нет нужды следить за биржевыми сводками, переживать и волноваться о курсах, я могу полностью отдаться любимому делу и общественной работе, духовному и физическому развитию, и, следовательно…
— Что — следовательно?
— А не пора ли нам в Москве завести машину? Такси — штука хорошая, но иногда хочется приватности, уюта и вообще… Одно дело — вшестером, другое — впятером.
— Вшестером?
— Водитель такси ведь занимает место? Занимает.
— Завести машину, конечно, неплохо бы, — протянула Надежда. Они обе, и Лиса, и Пантера, любят это дело — вольную езду. — Но какую?
— Возможные варианты — это «Жигули», «Волга», или что-нибудь иностранное. «Мерседес», «Вольво», «Ситроен», и тому подобное.
— Идея неплоха, — сказала Ольга, — но иностранное отбросим. Личная нескромность. «Троечка» — отличная машина, но пятерым в ней будет тесновато, Ми и Фа растут быстро.
— Остается «Волга», — подвела итог Надежда. — но не сейчас.
— Почему?
— Куда торопиться? Как ты сказал, сначала нужно закончить институт и получить диплом. А для этого вернуться в Чернозёмск. Зачем «Волга» здесь, когда в Черноземске у нас целый автопарк?
— Да, пора возвращаться, — подтвердила Ольга. — И в «Поиске» поработать, и вообще… переждать непогоду.
— Непогоду?
— Ожидается переменная облачность, местами снег, местами метель и заносы на дорогах. Напряженная обстановка, нервозная. Мы в этом никаким боком не участвуем, и потому дома будет лучше. В Чернозёмске. Кстати, о «Поиске»… В субботу мы были на даче у Леонида Ильича, — начала Ольга и сморщилась. Но не заплакала, удержалась. — Обсуждали итоговый вариант повести. Леонид Ильич дал «добро».
— И подписал договор, — добавила Надежда. — Восемнадцатого февраля.
— Выглядел он хорошо. Шутил, смеялся. И обещал к осени новую повесть. Из нашего времени, современного. Почти. О том, почему было необходимо удержать Чехословакию в Варшавском Договоре. Он даже название придумал, «Принцип домино». Говорил, что это очень важная повесть, исключительно важная.
— Что она многое изменит в Европе. Может изменить.
— Но детали не раскрывал. Говорил, что нужно как следует обдумать. И посоветоваться, не всякое, мол, лыко в строку годится.
— А в понедельник, оказывается, умер.
— Скоропостижно.
— Причина смерти? — я решил перевести разговор на профессиональный уровень, а то ведь разревутся. Да и мне жалко, конечно. Вся сознательная жизнь при Брежневе, с пионерских лет. И рядом видел — крепкий человек. Надёжный.
— Никто ничего не говорит, — ответила Ольга. Никто — значит, и Андрей Николаевич не говорит. Не время, видно. Или не решили, что говорить. Понятно, что лучше бы вернуться в Чернозёмск.