В августе, во время командно-штабных учений, я впервые выявил неуставные взаимоотношения в своей роте… Все случилось в субботу, во второй половине дня, часть подразделения находилась на полигоне. Рядовой Тимуров, который считал себя «дембелем» решил навести в роте свой порядок. Он побил сержанта контрактной службы Зенина, вступившегося за рядового срочной службы Видова. Оба отделались лишь побоями и синяками. От них я с трудом взял объяснительные в письменной форме, уровень образованности у них был очень низкий. Составил административное расследование. Но не передал его начмеду, так как тот находился на полигоне. А обратился в воспитательный отдел к помощнику комбрига по правовой работе, капитану Любимову, с просьбой помочь в составлении документов по разбирательству. Далее материалы он передал замполиту бригады полковнику Злагогиря, который опять был недоволен моей работой. На совещании он вменил мне демагогический упрёк, что важнее профилактика и предупреждение неуставных отношений в роте. Как бы там не было, а после моего расследования двухметровый рядовой Тимуров, которого сильно обижали первые полгода службы и даже кунали головой в туалете, перестал себя чувствовать безнаказанным «дембелем» и отъявленным негодяем. И принимал боязливый вид при моем появлении в подразделении. В медроту он попал случайно, переболев тяжелой формой пневмонии, да так и остался служить в каптерке, выдавая форму больным солдатам.
Участь рядового Видова вызывала сочувствие, отец его был тяжело болен онкологией, можно сказать почти при смерти. В тот же месяц пришла телеграмма из военкомата, по которой ему полагался отпуск по семейным обстоятельствам на десять суток. Чтобы ускорить подписание рапорта я лично обратился к генералу Храпину за подписью. Генерал уже не басил как раньше, видимо еще не зажила челюсть. Он был уже не так дерзок и, увидев меня с бумагой, спросил:
– Что у тебя там, лейтенант?
– Рапорт, товарищ генерал, на отпуск по семейным… – доложил я спешно, когда он вышел из своего кабинета.
– Кто болен, отец, чем? – спросил он, читая телеграмму к рапорту.
– Онкология, то есть рак, это отец моего солдата – добавил я
– Да-а, это не терпит отлагательств – ответил комбриг, удивившись, что я так хлопочу за подчиненного, и поставил свою резолюцию на рапорте практически на ходу.
После, рядового Николая Видова, я сопроводил на вокзал и посадил в рейсовый автобус, до дома ему было совсем ничего, всего двести с лишним километров. Не знаю, в последний ли раз он повидал отца, но только после его перевели в другую войсковую часть, как отказавшегося подписать контракт. А там он за неуставные отношения попал в дисбат, повторяя тем самым судьбу своего отца и старшего брата, который отбывал срок за убийство в драке. Выжить в дисциплинарном батальоне шансы, конечно, были, но вот вернуться со здоровой психикой – практически никаких.
Глава
VII
В ожидании отпуска
Осенью, после командно-штабных учений поступило новое распоряжение с Генштаба о стопроцентном переводе бригады на контрактную службу. Оно касалось всех, кроме офицерского состава. Новые четырехэтажные общежития были готовы для размещения мотострелковых батальонов, танкового и разведбата. Для остальных частей казармы переоборудовались под общежития с комнатами на шестерых человек. В подразделениях массово копировались стандартные рапорта, куда нужно было только вписать фамилию и звание. Те, кто отказывались от подписи такого рапорта, переводились в другие воинские части. Медрота лишилась шестерых своих срочников, остальные пошли на контракт, куда теперь вопреки правилам брали неопытных солдат-срочников, не прослуживших еще и года. Троим солдатам-срочникам повезло – они демобилизовались, в их числе был и тот самый Тимуров, которому грозил дисбат, но дело было закрыто, чтобы не портить статистику подразделения. Я должен был сопровождать своих срочников к новому месту службы, но этого не случилось, так как меня просто забыли провести приказом. Слава Всевышнему, подумал я, ведь среди переведенных срочников был солдат, которому я съездил по лицу и по корпусу за устроенную попойку в расположении роты в предвкушении перевода. Он даже попытался ударить меня в ответ, но хмель отнимал у него силы. Это был единственный раз, когда я не сдержался и применил рукоприкладство к подчиненному. С тех пор я дал себе зарок на службе больше никогда не применять насилие.