Покрываясь испариной, он пытался вспомнить, с чего им пришла в голову такая блажь.
За левый край постели уцепилась костлявая рука: пошарила и тут же испарилась. У него на запястье громко тикали часы.
Так прошло, наверное, еще пять минут. Без всякой причины ему сдавило грудь. На переносице собрались морщины. Пальцы сами собой заскользили по одеялу, как будто надумали сбежать.
Костлявая лапа возникла с правой стороны. Да нет, показалось! Или взаправду?
В стенном шкафу напротив спальни что-то заворочалось. Дверцы медленно раскрылись в темноту. Внутрь прошмыгнуло какое- то существо, а может, оно затаилось там с вечера и только ждало своего часа — он так и смог определить. А створки смотрели в пропасть, бездонную, как звездное небо. В шкафу смутными тенями, как удавленники, покачивались пиджаки. Топот в ванной. Кошачья поступь у окна.
Он опять сел. Облизал губы. Едва не нарушил обет молчания. Покачал головой. Прошло не менее двадцати минут.
Где-то зашелестел слабый стон, потом глухой удаляющийся смешок. Опять стон... откуда? Из душевой кабины?
— Бет? — не выдержал он.
Ответа не было. Зато теперь в раковину капала вода. Кто-то отвернул кран.
— Бет? — еще раз позвал он и не узнал свой осипший голос. Где-то распахнулось окно. Прохладный ветер, как призрак, спрятался за занавеской.
— Бет,— слабо выговорил он. Ответа не последовало.
— Мне это не нравится,— сказал он. Тишина.
— Ни шевеления. Ни звука. Ни даже паука. Ничего.
— Бет? — чуть громче позвал он. Кругом — ни вздоха.
— Заканчивай свою игру. Молчание.
— Слышишь меня, Бет? Все тихо.
— Заканчивай игру. Капля упала в раковину.
— На сегодня хватит, Бет. Сквозняк из окна.
— Бет? Да отзовись же. Где ты? Ни звука.
— Ты цела?
На полу притаился ковер. Ночник едва теплился. В воздухе плясали невидимые пылинки.
— Бет... ты жива? Тишина.
— Бет? Молчание.
— Бет!
— О-о-ох... а-а-ах!..
Это был возглас, крик, вой.
Откуда-то метнулась чужая тень. На кровать навалилась темнота. Приземлилась на все четыре лапы.
— Попался! — грянул крик.
— Бет! — взмолился он.
— У-у-у...— взвыло исчадие тьмы.
Еще один прыжок — и оно рухнуло прямо ему на грудь. Шею сдавили холодные щупальца. Сверху маячил бледный овал. — Разинутый рот изрыгнул:
— Замри-умри!
— Бет! — закричал он.
И стал барахтаться, молотить руками, чтобы освободиться, но бледноликая нечисть вцепилась в него мертвой хваткой: ноздри раздувались, широко раскрытые глаза полыхали бешенством. Копна черных волос штормовой тучей накрыла ему лицо. Щупальца душили все сильнее, из ноздрей и разверстой пасти вылетал арктический холод, на грудь давила запредельная тяжесть чего-то невесомого — воздушная, как пух, и беспощадная, как кузнечный молот; вырваться не было никакой возможности, потому что паучьи лапы пригвоздили его к кровати; от мертвенной физиономии веяло таким злорадством, такой враждебностью, такой невиданной потусторонней мощью, что он невольно закричал.
— Нет! Нет! Не надо! Хватит! Хватит!
— Замри-умри! — взвизгнула пасть.
Это было диковинное существо. Женщина из будущего, из далеких лет, примятых колесом времен и событий, из грядущих годов, что затянуты тучами, отравлены тоской, убиты словами, заморожены, изломаны, лишены даже намека на любовь и знают одну лишь ненависть да еще смерть.
— Нет! Не смей! Прекрати!
У него брызнули слезы. Тело содрогнулось от рыданий.
Она отстранилась.
Ледяные щупальца, отпустив его шею, тотчас превратились в теплые, ласковые, нежные руки.
Все-таки это была Бет.
— Боже, боже, боже,— причитал он.— Нет, нет, нет!
— Ах, Чарльз, Чарли,— виновато заговорила она.— Прости. Я не хотела...
— Нет, хотела. Видит бог, ты этого хотела!
Он не мог с собой совладать.
— Да нет же! Ох, Чарли...— Ее тоже душили слезы.
Соскочив с кровати, она обежала спальню и щелкнула каждым выключателем. Но света все равно оказалось мало.
А его не отпускали рыдания. Она скользнула к нему под одеяло, прижала к груди его распухшее от слез лицо, крепко обняла, долго баюкала и гладила, целовала в лоб и не мешала выплакаться.
— Прости, Чарли. Ну прости меня. Я же не нарочно...
— Нет, ты нарочно!
— Это всего лишь игра!
— Игра! Ничего себе, игра! Игра, игра...— всхлипывал он.
Наконец он затих рядом с ней и снова ощутил тепло сестры, матери, подруги, возлюбленной. Сердце, прежде рвавшееся из груди, теперь билось почти ровно. Кровь спокойно пульсировала в жилах. На грудь больше не давила тяжесть.