ШЕСТАЯ
Счастье
Часы отмеряют время, год за годом, а Вадик и Надя живут в той самой квартире на пятнадцатом этаже и уже воспитывают четверых детей. Встречают новый год, глядя на фейерверки за окном, один, два три,… пятнадцать, и потом не ложатся спать, а утром садятся в машину и через деревню, забрав родителей, едут в аэропорт, чтобы первым рейсом улететь на Бали, где живут в своем доме всю зиму, а если захочется, то и дольше, а летом колесят по Европе или Латинской Америке. Ацтеки и майя, Лион и Сан-Прованс.
Однажды Надя заметила что Вадим стал грустным. Он начал заметно больше времени проводить со своими часами, а когда разговаривал с ней или играл с детьми, было видно, что мысли его далеко. Его отстранённость и погружённость в себя росли, и он мог посредине разговора, соскочить с места и уйти в спальню, где на прикроватном столике всегда лежали его часы, схватить их, и что-то бормоча, долго с ними возиться. В темноте комнаты его лицо освещалось синим мерцанием, он рассматривал бегущие по экрану числа, которые складывались в его линию жизни, тонкую ниточку без конца.
– Помнишь, когда мы только встретились, моя линия жизни по часам, она была бесконечной. Так вот и сейчас, тридцать лет прошло, а она всё ещё… такая же.
– Раньше тебе это нравилось.
– Но это же бред, часы показывают все возможности в том числе возможность моего бессмертия, но я же знаю, что это чушь. Я же ничего не делаю, чтобы достичь бессмертия. А потом случайно сделаю что-нибудь и лишусь его.
– Ну, не кури.
– Я серьёзно.
– И что же ты решил делать, – Надя начинала волноваться. Это была та же интонация, та же злость в голосе, которую она слышала тридцать лет назад и которой боялась. Та же злобная упёртость, «никто не сможет отобрать моё счастье!»
– Так что же ты решил?
– Я ищу, я перебираю варианты, я пытаюсь нащупать, что я предпринять, чтобы предсказание о бессмертии сбылось.
Но поиски были бесплодны. Вадим злился и отдалялся от семьи, стал пренебрегать здоровьем. Однако ни курение, ни алкоголь никак не сказывались на линии жизни, она оставалась таким же завораживающим бесконечным рядом цифр, и это ещё сильнее убеждало Вадима, что ему нужно искать, что бессмертие – это его реальная возможность.
Потребность проводить время с часами росла и стала навязчивой, а затем к ней присоединился страх, что часы могут сломаться, и это не позволит Вадиму завершить поиск пути к бессмертию.
– Ты знаешь, мне кажется, что если часы остановятся, я тоже умру, моя ниточка, она – порвётся, – шептал он, глядя на Надю немигающими воспаленными глазами. Надя заметила, что Вадим стал чаще, чем нужно, менять батарейки в часах. Он выглядел как помешанный. Боясь, что может умереть, за пару секунд, что часы будут стоять, пока он меняет батарейки, он задерживал дыхание, зажмуривал глаза, затем молниеносно вытаскивал еще рабочие элементы из часов, и вставлял новые. Если для проделывания этой манипуляции требовалось на секунду больше, ему казалось, что он задыхается, краснел, а когда экран в конце концов загорался голубым светом, шумно с облегчением выдыхал.
– Вадик, сходи к врачу, ты не справляешься. Это психоз, понимаешь, обсцессивно-компульсивынй синдром, это лечится, но я боюсь… за тебя.
Надя пыталась отвлечь его всеми возможными способами, убеждала, что нужно пойти к доктору, что это не стыдно. Она даже нарочно обижалась, что он заботится о своём личном бессмертии и совершенно забывает, что ей-то ничего такого не грозит. Услышав это, Вадим приходил в ярость, кричал, что она ничего не понимает, ведь если он добьётся своего, то и ей обеспечит вечную жизнь, это же очевидно, и в конечном счёте он заботится о них обоих и о детях, а она только отвлекает и мешает.
В тот год они жили в Берлине и решили никуда не уезжать на новый год и Рождество. Надя всегда интересовалась искусством, и вот, имея возможность тратить на любимое дело всё свое время, она увлеклась социалистическим поп-артом. Поручив детей бабушке и дедушке, дни напролёт она лазила с фотоаппаратом у Берлинской стены и в окрестностях. Это занятие увлекало её полностью и позволяло забыть об одиночестве. Вадим с маниакальной настойчивостью продолжал поиски «дорожки к бессмертию» и игнорировал жену. Надя жалела Вадима, и о том, чтобы расстаться не было и речи – браки свершаются на небесах, и она любила его, и от этого было ещё более тяжко.