— Саша! Ты не знаешь, что с Толей? — бросается к нему Евгения.
— Пока без сознания, — уклончиво отвечает он. — Ударились лоб в лоб, обе машины в лепешку!
— Подержи! — Она сует ему пальто и сумку и спешит по коридору.
— Вторая палата! — кричит Кузнецов ей вслед.
Толян лежит на такой же кровати, на какой лежала когда-то Серебристая Рыбка, и от этой невольной аналогии Евгении становится жутко: нет, только не это! Юля хотела умереть, но Толян всегда был полон жизни!
Она подходит ближе. Аристов весь опутан тонкими проводами, будто он попал в гигантскую паутину и тот, кто в ней сидит, выпил у него всю кровь — так бледно и безжизненно его лицо. Лоб Толяна заклеен большим куском пластыря. Кровавая ссадина на подбородке обработана каким-то бордовым раствором и от этого выглядит зловеще.
Она прикасается к его руке. Холодная! Да жив ли он? Кажется, пульс бьется. Аристов лежит без движения, даже ресницы его не шевелятся, когда она пробует позвать его по имени.
Наверное, она сидит возле него слишком долго, потому что приходит Кузнецов и некоторое время стоит позади нее, потом трогает за плечи, предлагая выйти.
— Я сдал твое пальто в гардероб, — говорит он, — а номерок положил в сумку.
— Как это случилось? — спрашивает Евгения. — Толян же всегда был классным водителем.
— Погода, — пожимает плечами Кузнецов. — Она изменилась так внезапно. Начался гололед. Машину другого водителя развернуло на шоссе и вынесло на встречную полосу… Ему повезло гораздо меньше: он скончался на месте.
— Известно, кто он?
— Фамилию не знаю. Какой-то майор милиции. Евгения вздрагивает: «Майор милиции? Неужели это Сергей Зубенко? Толян сознательно пошел на такой риск?»
— Значит, когда Толян поправится… — размышляет она вслух.
— Ничего не будет. Происшествие квалифицировано как несчастный случай.
— Кто меня сюда вызвал? Как Толину жену?
— Вообще-то я, — конфузится он.
— Мне на работу звонила женщина.
— Знаю, — кивает Кузнецов, — я попросил медсестру…
— Я останусь возле него, — говорит она.
— Я не стал сообщать матери, — признается Александр, — говорят, в последнее время у нее часто прихватывает сердце… Тебе придется дежурить одной. Может, пригласим сиделку?
— Никого не надо! Я сама! Он молча сжимает ее руку.
— Там, в тумбочке возле кровати, продукты. Поешь. Тебе понадобятся силы. И еще я хочу сказать — здорово, что у Толи есть такая женщина!
Евгения возвращается в палату и садится возле кровати Аристова. Ей трудно без слез смотреть на его безжизненное лицо, но она продолжает с надеждой всматриваться: она не хочет пропустить момент, когда он придет в себя. И, увлекшись, не замечает, как в палату входит врач.
— Нет необходимости сейчас вот так сидеть возле больного, — ласково говорит врач. — Мы дали ему снотворное. Сильное сотрясение мозга, — ему необходим покой… А вам можно пойти поужинать. Возможно, наша столовая не слишком изысканна, но кормят в ней довольно сносно. Вашего мужа мы внесли в списки, так что вам достаточно будет назвать фамилию. И выше нос! Я уверен, что сообща мы поставим его на ноги.
— Правда? — Евгения поднимает на него засветившиеся надеждой глаза.
— Конечно, правда! Компрессионный удар позвоночника — штука коварная, но мы будем надеяться на лучшее… Меня зовут Евгений Леонидович, я — лечащий врач вашего мужа.
— А я — Евгения Андреевна.
— Вот видите, мы к тому же и тезки… Ночью, думаю, он придет в себя. Позовете дежурного врача.
Он уходит. Может, и правда поесть? Но она не чувствует аппетита.
Палата похожа на те больничные заведения, которые показывают в западных фильмах. Разве что приборов, контролирующих состояние больного, поменьше. Зато помещение новое, а белье на постели белоснежное. Недаром говорят, что четвертую горбольницу курирует сам мэр города.
К ночи Толян все еще не приходит в себя, но медсестра объясняет ей, что вводит ему вместе с другими лекарствами и снотворное.
— Пусть поспит до утра, а то проснется часа в два ночи. Да и вам нужно поспать…
Евгения своими воспаленными от волнения мозгами не сразу понимает: сестричка колет больным снотворное, чтобы среди ночи ее никто не беспокоил.
Часов в одиннадцать санитарка приносит в палату раскладушку и белье:
— Леонидович распорядился. Но в семь утра это надо убрать, у нас здесь спать не положено.
В коридоре за дверью на стене висит бесплатный телефон-автомат. Похоже, народ совсем одичал и такую мелочь воспринимает как неслыханную роскошь. Евгения наблюдала, какими удивленными становятся лица больных и родственников, когда они дозваниваются куда надо без жетона.
На всякий случай Евгения звонит шефу. Оказывается, Кузнецов уже успел его предупредить, так что Валентин пеняет ей даже с некоторой обидой:
— Могла бы и не сомневаться, Женя, что я тебя пойму. Будь там столько, сколько нужно… Как он?
— Пока без сознания.
— Ты надейся на лучшее. Верь!
— Я верю.
Мать, которой она тоже позвонила, неожиданно разволновалась:
— Ты-то сама как себя чувствуешь?
— Нормально. Что со мной сделается?!
— Знаешь, — предлагает Вера Александровна, — я могла бы возле него посидеть, пока ты сходишь домой, примешь душ, переоденешься…
— Спасибо, мама!
Евгения тронута. Действительно, хорошо бы переодеться во что-нибудь более легкое, домашнее — ведь под белым халатом у нее вязанное из ангорской шерсти платье!