— Передайте, что звонила архитектор Лопухина. Сказала: она согласна. Не забудете?
— Я записала: Лопухина согласна! — бесстрастно говорит секретарша.
— До свидания, — бормочет Евгения, подавленная ее снисходительно-вежливым тоном.
Интересно, чем обуславливается такой тон? Высокой зарплатой, осознанием престижности фирмы или особым обучением на каких-нибудь специальных курсах?
Без двух минут восемнадцать сотрудники проектного института уже стоят на стреме с сумками и портфелями. Как бы ни расхолаживали людей перестройка и безответственность, но они принесли с собой страх за свое будущее — потерять работу никому не хочется. Теперь у каждого ощущение, что ему дышат в затылок — на улице толпы безработных!
Так вот, без двух минут шесть вечера Лопухину зовут к телефону.
— Евгения Андреевна, я рад! — сообщает ей президент знакомой фирмы. — Когда вы сможете выйти к нам на работу?
— В следующий понедельник.
Она думала, что рассчитаться с родным институтом удастся гораздо быстрее, но ей поставили условие: закончить всю свою работу. Пусть скажет спасибо, что отпускают без двухнедельной отработки, как в былые добрые времена!
— Будем ждать! — тепло говорит Валентин Дмитриевич и посмеивается. — Хотите, проведу небольшой сеанс ясновидения? Сейчас все ваши коллеги стоят на старте в ожидании… впрочем, нет, уже побежали, услышав заветный бой курантов!
— Это так! — соглашается Евгения.
— А у нас вы станете забывать о времени! — хвастливо обещает президент.
Мы будем посмотреть! Так, кажется, говорил барон фон Врангель, по свидетельству пролетарского поэта Демьяна Бедного» Скорее всего он говорил по-русски лучше самого поэта, но тогда его образ не вызывал бы у других пролетариев ненависти и желания его бить.
Закончился рабочий день, а Надя так и не появилась. И Евгения не стала ее искать. Друг проверяется в беде? Или в радости? Гордыня — грех! Надо бы пойти повиниться, но в чем? Еще один штрих: раньше она бы извелась — размолвка с близкой подругой. Побежала бы ее искать, выяснять. А теперь? Что же это такое в ней проклевывается? Чувство собственного достоинства? Или самолюбования — вон я какая гордая!..
Так и не сумев подобрать для себя подходящий ярлык, Евгения выходит из института и спускается по лестнице, весело размахивая сумкой. Чересчур весело. В то время как в ней что-то с хрустом прорастает, даже кости трещат, хотелось бы иметь рядом кого-то близкого, кто бы объяснил: на бойся, Женечка, это болезнь роста. Вернее, прорастания из безликой, покорной женщины — обновленного, уверенного в себе существа. Потому выше голову! Прорвемся!
На остановке автобуса перед ней тормозят «Жигули».
— Садись, дорогая, подвезу, куда скажешь!
— У меня нет денег! — отмахивается Евгения.
— Зачем такой красавице деньги? — изумляется водитель «Жигулей». — Деньги есть у меня!
— Слушай, мужик! — кричат ему сзади. — Вперед подай, дорогу загородил!
Водитель захлопывает дверцу и отъезжает вперед, а перед Евгенией распахивается дверца «вольво».
— Садитесь, благородная, поскольку нам по пути, я с вас много не возьму!
Виталий! Она сразу узнает его и садится, краем глаза отмечая возмущенное лицо нахального приставалы.
— Везет нам на встречи, — говорит она, потому что он улыбается и молчит — пауза как бы затягивается.
— Ищущий да обрящет! — посмеивается он в ответ на ее реплику.
— Но не искали же вы встречи со мной специально?
— Именно искал специально! Целую систему разработал. Конечно, можно было бы ждать у дома, но это слишком наглядно, потом, я не знал, как вы к этому отнесетесь. Для начала я решил пару дней поездить с учетом того, что вы работаете до шести. Потом проверил бы, не до пяти ли? Потом бы прошелся по скользящему графику… К счастью, мне повезло сразу.
— Но почему вы меня искали?
— Ну и вопрос!
— Хотите сказать, я вам понравилась?
— Что вы! Цель моих поисков совсем другая! Узнать, например, как вы относитесь к чеченскому вопросу.
Евгения смеется.
— Просто я подумала, что скажете об этом сами.
— Ах так: ваши трехдюймовые глазки зажгли огонь…
— Нет, что-нибудь свое.
— А надо ли обо всем говорить?
— Считаете, мы много говорим?
— Очень много!
— Но мы говорим о политике, о ценах, об эстраде… Обо всем, кроме чувств.
— Значит, нет потребности о них говорить.
— Жаль. Люди придумали слова для общения друг с другом, а если сказать нечего…
Внимательно слушая, он уверенно включается в замерший у светофора поток машин.
— А я думаю, дело в другом. Мы так долго высмеивали сентиментальность… Даже термин появился для ее обозначения: вопли и сопли! Досмеялись! Теперь сами же боимся говорить о чувствах, чтобы не высмеяли нас. Ведь это как бы проявление слабости.
— Что ж, давайте будем сильными. Забудем обо всяких там лютиках-цветочках. Вместо «любить» будем говорить «идти на контакт», вместо «любимый» станем употреблять слово «партнер»! Красиво!
— Нет! — шутливо кричит он и бросает руль. — Так еще страшнее.
— То-то же! Психологи считают, что выход из такой ситуации есть: надо научиться вначале любить себя…
— Куда же ты лезешь, милый? — бормочет Виталий, выкручивая руль, — не в меру торопящийся водитель выгадывает лишнюю секунду и рыскает из ряда в ряд. — А вот здесь, Женя, я с вами не согласен: любящих себя, по-моему, в нашем обществе больше чем достаточно. Еще ничем не заслужили, а уже требуют: дай!