— Я теперь все больше у мамы, у родного сына вместо репетитора.
— Давай зайдем в кафе, посидим, — предлагает он. — Хочется поговорить с кем-нибудь, кто… хорошо знал Юлю.
— Я так мало ее знала!
— Но поняла, кажется, больше других… Зайдем, пожалуйста!
Она смотрит в его больные, измученные глаза и соглашается. Ей и самой сейчас не очень сладко, но, может, как считает математика, минус на минус и даст заветный плюс?!
Посидеть так посидеть! И хотя в первый момент встречи Евгения почувствовала раздражение — ведь перед ней был тот человек, из-за которого Серебристая Рыбка… Но чувство справедливости взяло верх: а ты-то сама! Даже очень строгий суд всегда выслушивает обе стороны…
В ресторане они проходят в кабинку, которая задергивается тяжелой шторой. Сделав заказ, Роберт просит официанта:
— Проследите, пожалуйста, чтобы нам никто не мешал! Она ждет, что он начнет издалека, может, и несколько легкомысленно, чтобы скрыть смущение, но он, не в силах удержать болезненную гримасу, перекосившую рот, глухо говорит:
— Женя, мне плохо! Если бы ты знала, как мне плохо! Он нервно вытаскивает из кармана платок и отворачивается, как бы сморкаясь.
— Ты любила когда-нибудь?
— Я и сейчас люблю.
— Тогда ты поймешь, что значит любить. Без надежды. Женщину, которая тебя ненавидит. Ложиться с ней в постель, обнимать и чувствовать, как от отвращения содрогается ее тело!..
— А если бы ты ее отпустил?
— Куда? К мертвецу? Она и так к нему ушла. А тогда… Ты бы на этого Леву посмотрела: небольшого роста, худой, глаза вечно испуганные, будто он нечаянно попал в чужой, враждебный мир по пути на другую звезду!.. Когда-то они занимались вместе во Дворце пионеров — кукол мастерили — и встретились случайно, в сквере, где Юля катала коляску с нашим вторым сыном.
Официант приносит шампанское, легкую закуску, и, чтобы не длить тягостную паузу, Евгения говорит:
— А я, знаешь ли, с сыном математикой занимаюсь и жутко злюсь: знания синусоидальные — то взлет, то посадка!
Роберт тоже посмеивается, но когда официант уходит, просит:
— Позволь досказать, мне это Очень важно! Представь, у нас была нормальная, дружная семья. Возможно, Юля меня и не любила, хотя тогда я так не думал, но в любом случае мы с ней были хорошими товарищами. И ее, и мои родители не отказывались заниматься нашими детьми. Юля училась заочно в институте, ходила на теннис, шейпинг… И вдруг как гром среди ясного неба!..
Он наливает обоим шампанского и залпом отхлебывает половину бокала.
— Левушка! Она и называла-то его только так — на Льва он не тянул, будто это имя ему в насмешку дали! Никчемный, не приспособленный к жизни человек! Она его за слабость полюбила…
Роберт усмехается, и лицо его принимает жесткое выражение.
— В общем, моя жена прониклась его бедами — он как раз без работы болтался — и попросила меня что-нибудь ему подыскать. Я поговорил со знакомыми ребятами на художественном комбинате, и они пристроили его напарником к одному мозаичнику — у этого Левушки оказался диплом художника-прикладника…
Я был в командировке, в Канаде, когда он пришел к нам с благодарностями. Получил первую зарплату и понял, что он в неоплатном долгу — таких денег он прежде и в руках не держал! Как на грех, в этот день старшего сына взяла к себе моя мать, а младшего — теща. Развязали руки для приема благодарности! Представь, она у него была первой женщиной, это в тридцать-то лет! Таким хрупким, беспомощным непременно надо, чтобы их подобрали, пригрели…
Он умолкает, но если и не скажет больше ни слова, Евгения отчетливо представляет себе, что было дальше. Похоже, воспоминания даются Роберту нелегко — на лбу его блестят капельки пота, а руки нервно подрагивают.
— Не надо, не говори больше ничего. — Она касается его руки, но он будто не слышит.
— Юля ушла. Они сняли квартиру на окраине города… Говорят, якобы женщина не может просто так взять и бросить своих детей, но моя жена была странной женщиной. Может, она заразилась от него? Она не приходила, не звонила и никак не пыталась увидеть наших мальчишек. Клянусь, я не пошевелил даже пальцем, чтобы вернуть ее, и тогда вмешалась теща. Пошла к его матери. Какие она доводы приводила, не знаю. Скорее всего обычные, житейские: семья, несчастный муж, дети-сироты при живой матери. Словом, сладкую парочку они развели и жену-блудницу вернули в дом…
Он начинает искать по карманам платок и находит его там, куда уже не раз совал руку.
— Вроде и не виноват, а чувство вины не дает мне спокойно жить: будто это я ее убил. Конечно, я пытался… заставить ее жить по-прежнему, но даже в этом не могу себя упрекнуть, потому что она не обращала на меня никакого внимания…
Неожиданно лицо его светлеет.
— Недаром я так стремился тебя увидеть. Исповедался перед тобой — точно груз с души сбросил. Ты на похоронах Юли так презрительно на меня смотрела!
— Тебе показалось.
— Нет. Теперь же ты смотришь по-другому, и мне это не кажется. Почему?
— Церковь говорит: не судите — не судимы будете. Раньше я не задумывалась над этим и даже находила утверждение несуразным: как так не судите?! А теперь поняла, как это мудро! Кто из нас без греха? Свои бы отмолить!
— У тебя? Грехи?
— А ты видишь во мне ангела? Спасибо.
— Не хочу навязывать тебе свое общество, — просительно улыбается Роберт, — но разреши изредка тебе звонить? И поздравить тебя с днем рождения.