– Но это же не все! Жена собралась от него уйти, построить другую семью, но вот беда: ее партнер в последний момент отчего-то передумал. Остался с женой. Ну и жена Вовика вынуждена была сесть на задницу… Весь бунт его теперь в том, чтобы с ней не спать.
– Он боится от нее уйти?
– Очередного звания ждет. Сейчас у военных с разводами уже не так строго. Но она пригрозила, что пожалуется начальству, и в таком случае ему подполковника не видать!
– Не знаешь, плакать или смеяться!
– Но и это еще не все. Он со мной о времени-то забыл, а как узнал, что уже шесть утра, вскочил, за голову схватился: «Что же я скажу жене?!» Он повторял так до тех пор, пока я не разозлилась и не сказала: «Пошел вон!»
– А он?
– Конечно, ушел! А я наревелась и легла спать. Как раз в тот день, может, помнишь, я отгул взяла. Собиралась окна покрасить, пока моих домочадцев нет. Это я ему тоже выложила.
– И когда он заявился?
– Через час! Позвонил на работу, что плохо себя чувствует.
– А как же окна?
– Представь себе, покрасили. Нельзя же целый день лежать в постели, не вставая!
– Люба говорит: можно!
Они смеются.
– Можно, если окна покрашены. А если нет – приходится ненадолго вставать…
– А мне врала: ходили, гуляли…
– А разве ты тогда могла себе представить, что можно с мужчиной знакомиться как-то иначе?
Подруги только что поужинали и лежат на кровати, в которую превращен однажды разложенный и больше уже не складываемый диван. Точнее, не лежат, а валяются, задрав ноги на висящий у кровати ковер, и в пылу разговора, от чувств, колотят по нему пятками.
– Телевизор будем включать? – лениво спрашивает Евгения.
– А ну его!.. Разве что свет зажечь?
– Ни в коем случае!
Надя опускает ноги и садится.
– Ты от кого-то скрываешься?
– Скоро должен прийти Алексей, а я не хочу ему открывать.
– Алексей? Светкин хахаль?
– Наверное, уже не Светкин, – скромно замечает Евгения.
– Выходит, твой?
– Выходит, ничей!.. Но он не пропадет, не переживай! Такой любвеобильный!..
– Какой ты, однако, стервозой стала! – хмыкает Надя. – Я всегда знала, что в тихом омуте черти водятся!.. И знаешь, такой ты мне больше нравишься!
– Такой я и себе больше нравлюсь, – признается Евгения. В этот момент начинает звонить дверной звонок. Подруги переходят на шепот, потому что им лень встать и закрыть дверь в прихожую – ведь на лестничной площадке их разговор может быть слышен.
– Смотри, какой настырный: звонит и звонит! – вяло возмущается Надя.
– Он думает, что я, как вчера, лежу в полной отключке! – хихикает Евгения.
Они безо всякой причины начинают хохотать, и от того, что смеяться громко не могут, они тихо давятся и изнемогают от смеха. Наконец «звонарь» уходит.
– А чего ты сегодня ко мне ночевать напросилась? – вспоминает Евгения.
– Ты меня днем напугала, – признается Надя. – Побледнела, глаза бессмысленные… После Аркадия это у тебя был первый мужчина?
– Второй.
У Нади округляются глаза.
– Лопухина, а ты не слишком торопишься взять реванш?
– Так получилось, – пожимает плечами Евгения. Она проговорилась, но не очень жалеет об этом. Правда, Надя – юрист и всю жизнь мечтала стать следователем. Мечта так и осталась мечтой, но добиваться признания она умеет…
– Ты перестала мне доверять? – строго спрашивает она у Евгении.
– Не ты одна, я тоже побоялась, что не так меня поймешь! Вон, думаю, она со своими поклонниками ходит, гуляет, а я – сразу в постель!
Они опять начинают хохотать, но, отсмеявшись, Надя возвращается к теме:
– Зубы не заговоришь! Начинай рассказывать сначала: кто он, как познакомились, где живет?
Выслушав сбивчивый рассказ Евгении, она резюмирует:
– Значит, этот Виктор невольно подтолкнул тебя к разводу?
– Он невольно открыл мне глаза на жизнь.
– Ты собираешься совмещать его и Алексея? Евгения хмурится:
– Похоже, я была права: лучше в подобных случаях не откровенничать. Себе дороже!
– Прости, – спохватывается Надя. – Это я от неожиданности. Привыкла рядом с тобой чувствовать себя… недочеловеком, что ли. Ты казалась неизмеримо выше меня в своей неискушенности, верности. Почти самозабвенности, и вдруг!
– Упала на самое дно самого глубокого ущелья?
– И не говори, один за другим!
То ли она недоумевает, то ли восхищается – и то и другое Евгении неприятно. Ничто так не радует, как неприятности товарища, шутил Аркадий. Неужели и у них та же самая бесхитростная радость, а вовсе не дружеское сочувствие?
А может, дело вовсе не в том, как к ее падению относится Надя, а в том, что в своих прегрешениях вообще приходится признаваться?