— Пожалуй, пойду, — наконец говорит она, — обрадую начальство. Дай-ка, на всякий случай, твой номер телефона. Позвоню, ежели что…
Оставшись одна, Евгения некоторое время сидит в полной прострации. Надя совершает ошибку, а она, её ближайшая подруга, ничего не может сделать. Может, поговорить с самим Вовиком?
"В своих делах сначала разберись!" — советует ей внутренний голос. "Не твое дело!" — отвечает она ему.
До конца рабочего дня её не покидает чувство тревоги за подругу, которая и дает о себе знать. Она звонит и спрашивает:
— Женька, ты не могла бы Ивана из детского садика забрать? А то мама только завтра приезжает.
— У тебя ничего не случилось?
— Случилось. Но это не то, что ты думаешь… Про Ваньку не забудь!
Она вешает трубку, и Евгения некоторое время смотрит на телефон неужели это все, что она хотела сказать? Но Надя больше не звонит…
В холле Эдуарда Тихоновича не видно, и собравшаяся уходить Ирина осторожно посматривает по сторонам: нету! А ведь обычно он подвозит её домой.
— Нет его! — сообщает заглянувшая с улицы Лада. — И машины нет. Что ты волнуешься, уехал куда-нибудь с Валентином. Или помнишь, как в прошлом году, вся наша охрана дежурила на конференции, мэр попросил… Пойдем, мы с Веней тебя подвезем.
Евгения машет им, садясь в машину к Виталию.
— Как прошел день? — спрашивает он, целуя ее; похоже, этот вопрос при встрече у них становится ритуальным. — Едем домой?
— Едем в детский сад номер тридцать шесть, — говорит она без улыбки.
— Серьезно? А где он находится?
— На углу Вишневой и Северной.
— Понял, — он больше ни о чем ни спрашивает.
Она выходит из машины и поднимается на второй этаж, в старшую группу. Ей и прежде приходилось изредка забирать Ваньку из детсада, но вот так, без объяснений его мамаши — ни разу! Правда, беспокойства особого Евгения в том не видит. Она всегда в таких случаях немножко балует его: водит в детское кафе-мороженное, катает на карусели. Доставляет ребенку нехитрые, но памятный удовольствия. Видя её в дверях, он всегда предвкушает праздник. Вот и сейчас, играя с детьми, он поднимает взгляд и, увидев её, бросается навстречу.
— Ваня, кто это? — спрашивает его воспитательница.
— Это моя тетя Женя, — объясняет он на бегу.
— А, ну раз тетя — тогда иди!
Евгения одевает его, невольно прижимая к себе — так вкусно пахнет ребенок, забытым, до боли родным запахом. "А ведь не поздно ещё одного! — мелькает у неё мысль. — Одного, но от кого?" Она ехидничает в рифму, но увлекаться своими переживаниями ей не удается.
— Тетя Женя, смотри на меня, — Ваня берет её лицо в руки и приближает к своему. — Мы сегодня куда-нибудь пойдем?
— Как ты насчет мороженного?
— А потом в магазин? — спрашивает хитрый мальчишка.
Они выходят на улицу.
— Мы поедем на автобусе или на трамвае?
— Мы поедем на этой серенькой машинке. Тебя устраивает?
— Устраивает, — он вырывает свою руку из её руки и независимо подходит к "вольво". Вышедший из машины Виталий открывает перед ним заднюю дверцу. Мальчик, помедлив, сообщает ему:
— Меня зовут Иван Михайлович.
— А меня — Виталий Всеволодович. Можешь звать — дядя Виталий.
— А меня можете звать дядя Ваня.
Он усаживается в машину.
Виталий, улыбаясь, переглядывается с Евгенией.
— Это — сын Нади.
— Мы должны отвезти его домой?
— Мы должны его развлечь.
Он усаживает в машину Евгению, сам садится за руль и, полуобернувшись, спрашивает у мальчика:
— Значит, сегодня гуляем?
— Гуляем!
Важность в момент слетает с него, глазенки загораются, и он спрашивает:
— В игрушечный магазин заедем?
— Спрашиваешь!
Заводит машину и говорит:
— Начнем с чего?
— С детского кафе! — говорят его пассажиры.
Глава тринадцатая
Во вторник утром они отвозят Ивана в детсад, причем тот требует, чтобы отвели его непременно оба. Они ведут его за руки, а мальчишка с гордостью посматривает по сторонам.
Сегодня он в новом костюме, купленном Евгенией вчера в "Детском мире". Она купила его тайком, зная, что Виталий непременно захочет принять участие в покупке и уж никак не согласится на такой вот, китайский, который она и взяла-то на всякий случай, надеясь, что Надя до ночи объявится. Но, как говорится, предчувствия её не обманули!
Виталий все-таки поворчал утром, когда она пошла будить Ивана, уснувшего в постели Никиты со своими новыми игрушками. Собственно, он хотел взять в кровать машинку, купленную ему Виталием, но в конце концов согласился, чтобы её поставили у кровати, а Микки-Мауса из мягкой губки все-таки спрятал под подушку.
— Что же это за мать, которая даже не поинтересовалась, как её ребенок? — бурчал Виталий.
— Думаешь, доверяя её мне, она должна была волноваться?
— Что ты! Я не о том… А ребенок тебе очень идет. Заметила: все принимали нас за его родителей. Он такой же белобрысый, как и ты.
— Ах, значит, я — белобрысая? — шутливо возмущается Евгения.
— Простите, сеньора, белокурая.
— То-то же!
— Ты хоть понимаешь, как это красиво: блондинка с карими глазами?
Она не любит, когда её называют блондинкой. Евгения считает себя шатенкой. Тем более, что не всегда так выгорают её волосы на солнце!
Ребенок все же отнимает много времени. Это заключение Евгения делает для себя, чтобы не было впредь поползновений вздыхать по возможному второму ребенку. Только что они с Виталием были свободными людьми, как в момент оказались связанными по рукам и ногам. Она даже не успела съездить домой, как обещала Никите, и вынуждена была по телефону буквально клятву давать, что, кровь из носа, во вторник она приедет! Теперь надо думать, как успеть заехать домой и вовремя прийти к Аристовым — у них в компании не принято опаздывать на праздники друг к другу…
Ребёнок ещё ничего. Понянчились. Позабавились. Вспомнили прежние времена. Хорошо, хоть Ванька — не грудной. Но купали они его вдвоём. Мальчишка, польщённый таким вниманием, позволил себе немного покапризничать, но только самую малость. Виталий сам его вытер, отнёс на кровать и одел в футболку Никиты, которая как раз оказалась ему до щиколоток.
Совместное купание странным образом повлияло на Евгению и Виталия. Они сели рядом перед телевизором, наслаждаясь теплом и уютом. Она принесла поднос с чаем, и они не спеша прихлёбывали его, отдаваясь тягучему домашнему времени. Молчали, но молчание не тяготило, а сближало их. Пока не позвонил Володя. Он спросил:
— Женя, Нади у тебя нет?
— Нет, — она покачала головой, как будто он мог увидеть это покачивание.
— А ты не знаешь, где она может быть?
— Не знаю. Я думала, она вместе с тобой, — вырвалось у Евгении; но в то же время, чего бы это она стала просить взять к себе Ивана? Выяснять отношения? Но Вовик мальчиком не поинтересовался, она и не сказала, что ребёнок у неё.
— Представляешь, не пришла с работы, — продолжал Володя жалобно. — Не предупредила, не позвонила. Может, в милицию позвонить?
— Может, её послали куда-нибудь в район? У нас такое бывает, — фантазирует Евгения, — а выехать оттуда не может. Или автобус сняли с маршрута, или билетов нет. Она собиралась приехать вовремя, но у неё ничего не вышло… Давай подождём до утра? Если и утром не выяснится, будем искать вместе.
— А ты не представляешь, в каком районе она может быть?
— Понятия не имею. Я вторую неделю работаю в другой фирме и совершенно не в курсе их дел.
— Извини, что побеспокоил, — говорит он и медлит, но сказать Евгении больше нечего, и он кладёт трубку.
Утром в холле ей попадается навстречу президент фирмы "Евростройсервис".
— Евгения Андреевна, — шутливо-укоризненно говорит он, — ваш пример оказался заразительным для других работников. На сегодня попросил отгул начальник охраны, а тут он сам мне вчера домой позвонил. Не то, что просил — слёзно молил! Сглазили Эдуарда Тихоновича! Уж не вы ли, Евгения Андреевна?