— А мне можно почистить зубы? — наконец заглядывает в комнату Толян.
С губ Евгении готово сорваться: "А кто тебя здесь оставляет?", но она благоразумно сдерживается.
— Твоя щетка — красная.
— Понял!
Несколько минут спустя он заходит и садится на край кровати.
— Знаешь, я как раз уходил из дома, когда ты позвонила.
— Куда?
— Пока к другу. А дальше — я не думал.
— Хочешь сказать, ты уходил насовсем?
— Насовсем… Мне нужно с тобой поговорить.
Его тон настораживает Евгению, заставляя сердце болезненно сжаться. Сейчас он скажет, что не любит её и между ними все кончено! Но разве не она сама этого хотела!
— Почему-то мы никогда не успеваем сказать друг другу всего, чего хотим…
— Может, потому, что слова для нас — не главное?
— Это так, — соглашается он, — но наша с тобой психика после всевозможных жизненных потрясений не совсем здорова. Мы — чересчур впечатлительны, чересчур мнительны и боимся доверять самим себе.
— Я тоже всегда от этого мучаюсь, — грустно кивает Евгения.
— Вот видишь! А слово, сказанное наспех, на бегу, может неверно и истолковываться.
— Для серьезного разговора мне, пожалуй, тоже лучше встать.
— Нет, ты лежи, а я буду сидеть. Если я подвинусь хоть чуточку поближе, то опять не успею сказать тебе всего.
— Давай, поговорим, — Евгения садится и кладет подушку под спину. — Расстояние между нами осталось то же, но разговаривать мы сможем на одном уровне!
Аристов невольно скользит взглядом по кокетливому вырезу ночнушки, а Евгения будто невзначай прикрывается одеялом.
— Ты обиделась на меня тогда, помнишь, когда я сдуру начал говорить, что не дам Нине развода.
— После того, что между нами было, я восприняла это, как оскорбление.
— Прости! — он на секунду подносит её пальцы к своим губам. — Тогда ты меня не дослушала, я вовсе не это хотел сказать. Точнее, не только это… Я не оправдываюсь, а только хочу объяснить. Двадцать лет я прожил с женщиной, которая добросовестно старалась быть мне хорошей женой. А я, неблагодарный, все хотел от неё чего-то другого, чего она так и не смогла понять! Нина хороший человек, но однолюб. Она так и не смогла полюбить меня, а семья без любви — это союз двух ремесленников. У них есть свои обязанности, свое место в жизни друг друга, но и только. Человека, который не хочет этого понять, супруга может просто возненавидеть! Я сам во всем виноват. Не мог понять, что сердцу не прикажешь! Я ждал благодарности, ведь с моей стороны женитьба на ней была жертвой! Так, я думал, как будто люди — шахматные фигуры, которые можно расставлять на доске по собственному усмотрению!
Он потер переносицу, вздохнул и произнес:
— А тут ещё вернулся Роман. Мне казалось, он не стоит и мизинца на моей ноге, а Нина бросилась ему навстречу, забыв о подлости по отношению к ней. Я точно знаю, у него просто разгорелись глаза. Он сам, с женой и двумя дочерьми, до сих пор живет в коммуналке, а тут — полная чаша, взрослый сын и женщина, которая его обожествляет. Отдать все, чего я добился своим горбом в руки негодяя и женщины, не помнящей добра? Во мне боролись два человека: один — крестьянин, который не хотел отдавать нажитого в чужие руки, а другой — человек, перед которым открывалась другая жизнь. Надо было просто решиться и бросить все. Начать жизнь сначала! Там — риск, тревога, беспокойство, здесь — привычный уют, налаженный быт… Все мы бываем трусливыми.
— Так кто же из этих двух людей все-таки победил? — спрашивает Евгения.
— Победил второй, — улыбается Толян. — Я рассказываю тебе все, чтобы ты знала, как я сражался с самим собой. Начинать жизнь сначала — разве это не здорово?
Он улыбается уголками губ.
— Ты все сказал?
— Не все. Вчера у купил участок земли, и мы могли бы начать строить дом. Ты согласна?
Евгения передвигается к нему и кладет голову на колени.
— С тобой я на все согласна. И ничего не боюсь.
Она не видит, как по его лицу мелькает тень тревоги: он опять не сказал ей всего! Усилием воли Толян отгоняет беспокойную мысль и склоняется над нею…
— Я отвезу тебя на работу! — говорит Толян, заглядывая утром к ней на кухню со щеткой в зубах.
— Вынь щетку изо рта, поросенок! — смеется Евгения. — Ты весь в зубной пасте!
Она делает бутерброды и напевает. Как хорошо! Забыты страхи и неприятности. Она пьет кофе и украдкой прижимается ногой к его ноге — лишь бы коснуться! А когда они едут в машине, придвигается поближе и с наслаждением вдыхает его смешанный с кожей куртки запах.
— Какое-то время мы не увидимся, — говорит ей Толян. — Все же лучше тебе ещё пожить у мамы…
— Ты вернешься домой? — ничего не понимает она.
— Нет. Я же сказал, поживу у друга.
— Но ты мог бы пожить в моей квартире!.. Тем более, что меня там не будет!
Толян, ничего не отвечая, целует её и, выйдя из машины, открывает дверь с другой стороны — совсем как в кино! Действительно, чего сидеть, она уже приехала!
— Я тебе позвоню! — кричит Толян ей вслед.
И ему как будто безразлично, что она об этом подумает!
Глава двадцать пятая
Вообще-то Евгения везучая. Из всех переделок последнего времени она выбирается с минимальными потерями!
Ах, да, любимый мужчина после ночи полетов во сне и наяву сказал только: "Я тебе позвоню!" И исчез с глаз долой! "Хоть плачь, хоть смейся, но опять задержка рейса!" Так, кажется, пел Высоцкий.
Сегодня третий день, как она ждет звонка. Дождь за окном уже не льется струями по стеклу, а звякает льдинками. На улице так похолодало, что капли, не долетев до земли, превращаются в ледяные иголочки, вслед за которыми начинает сыпаться снежная крупа.
Мысли о работе сегодня никак не держатся в голове. Евгения встает из-за стола и подходит к окну кабинета. Снаружи поднимается поземка. Прохожие, съежившись, быстро спешат мимо, пряча лицо от ледяного ветра… не мог же Толян над нею просто посмеяться? Нет, так нельзя даже думать! Ну почему воображение непременно подсовывает ей домыслы, от которых и вовсе жить не хочется? Видимо, как всегда, дело лишь в ней самой! Неверие в него начинается с неверия в себя, в собственную значимость и привлекательность. Люба сказала бы: верь в худшее, а лучшее само придет!
Пороша шуршит по стеклу, как будто кто-то шаля бросает в окно горстями крупный песок. Почему он не звонит?
Он разлюбил ее! Он понял, какая она неразборчивая! В течение небольшого времени Алексей, Виталий, он сам.
Евгения плачет. Слезы катятся по щекам, а она никак не может найти платок и вытирает их рукавом свитера.
Звонит телефон. Молодой женский голос говорит:
— Мне нужна Евгения Андреевна.
— Я слушаю.
Девушка, запнувшись, проговаривает:
— Это вам из четвертой горбольницы звонят. К нам привезли вашего мужа — Аристова Анатолия Николаевича.
— Как — привезли? — спрашивает Евгения. — Он сам не мог дойти?
Вопрос звучит по-идиотски, но Евгения, оглушенная этой новостью, никак не может сосредоточиться.
— Как бы он дошел? — девушка удивляется её непонятливости. — Он попал в аварию!
— Вы это серьезно? — не верит Евгения.
— Какая вы странная! — недоумевают на том конце провода. — Такого я ещё не слышала. Ее муж в реанимации, без сознания, а она…
Тут только до Евгении доходит: с Толяном действительно случилась беда! Она бросается к пальто, зачем-то открывает сумочку… нет, надо сначала позвонить!
— Валя! Валентин Дмитриевич! — выдыхает она в трубку. — Аристов! Толя! Он в больнице! Попал в аварию!
— Конечно, Евгения Андреевна, все, что нужно, рассчитывайте на меня! — взволнованно откликается он. — Савелий вас отвезет, я распоряжусь! Позвоните мне из больницы, не нужно ли что-нибудь!
"Мерседес" мчится по городу.
— Савка, скорость! — слабо протестует Евгения. — Гаишники остановят!