— О, Боже, — прошептала она, — что случилось?
Он выглядел как сморщенная версия самого себя. Волосы исчезли. Кожа была слишком натянута на лбу и дряблая у рта. Дыхательная трубка тянулась по его телу, которое использовалось для того, чтобы выдержать здоровенный живот, но не больше. Его кожаный жилет, который носился так же удобно, как и шелк. Жилет украшали нашивки «Президент» и ниже «Первая 7».
— Как прошел семестр? — Райли Форстер спросил это, как любой другой отец спрашивает свою дочь об учебе в колледже. Что было бы прекрасно, будь они просто отцом и дочерью. Он положил локти на подлокотники и выпрямился настолько, насколько ему позволило его тело. В карих глазах читалась боль. Если остальные и видели это, то ничего не говорили.
Келли не надо было услышать слово «рак», это была написано на его лице. Два года отчаявшаяся семья привезла старую гончую собаку в кабинет к доктору. Кислый запах химиотерапии никогда не забывается. Ее отец был слаб именно из-за этого. Его голова и лицо облысели и сверкали, а челюсть слабо провисала к подбородку.
— Ответь мне, — настаивала она. Келли скрестила свои руки на груди, но это никак не облегчило злую и холодную боль, которая неожиданно пронзила ее. Это не мог быть ее отец. Он был живее всех живых и вдвое сильнее. Не этот старик. — Что случилось?
— Рак, — сказал Юлий с противоположной стороны комнаты. Он сунул руку в темные волосы и покачал головой, когда Цезарь влетел в комнату, останавливаясь, чтобы понюхать всех. — Рак легких.
— Все эти сигареты, в конце концов, доконали меня, — Райли Форстер попытался посмеяться, но это закончилось слабым кашлем. Боль в груди переросла в настоящее мучение.
Спустя мгновение Юлий прошелся по комнате, как большая кошка в коже и джинсе, и плюхнулся на старый «трон» отца. Он обращался с изношенной коричневой кожей с легкостью и комфортом того, кто уже давно там сидел. Цезарь прыгнул, найдя способ лежать на длинном теле Юлия. Оба уставились на нее.
Это показалось ей странным. Ее отец всегда был тем единственным, кто сидел в этом кресле. Она услышала скрип инвалидного кресла и подумала, что, может быть, сейчас у него новое кресло. Келли почувствовала боль в животе.
— Как давно вы знаете? — спросила она.
Ее отец не встречался с ней глазами.
— Какое-то время.
Она не хотела задавать вопрос, который крутился у нее в голове. Она хотела злиться на него, кричать, задать все вопросы, вызванные недавно перенесенным страхом, но ее рот предавал ее.
— Как… как давно?
Он не отвечал некоторое время.
— Келли, я отвечу на все вопросы, но сейчас у нас есть другие вещи для обсуждения.
Она хотела поспорить. Хотела кричать о том, что нет ничего важнее его здоровья, но эти слова не могли слететь с ее губ. Она опустилась на диван, заняв место Чарли. Изношенная ткань продавилась под ней. Она осмотрела хорошо знакомую гостиную и почувствовала большую потерю. Она взглянула на своего отца, сидящего в инвалидном кресле, и его дыхание было самым громким звуком в комнате.
— Келли, девочка, — голос дяди Чарли был таким нежным, каким она его прежде не слышала. — Почему бы тебе не рассказать нам, что произошло?
Он дал ей холодную банку содовой. Она не пила, но это помогало. Она рассказа все, что смогла вспомнить. Как она была на пути домой из клиники. От Гранта до нападения и остановки в закусочной, чтобы позвонить отцу. Келли предположила, что заплачет, когда расскажет об этом. Но она не сделала этого. Она вылила это с бесчувственной отстраненностью жертвы, находящейся в состоянии шока.
— Ну? — спросила она в конце. — Что происходит?
— Большинство касается дел клуба, — начал ее отец.
Злость вновь поднялась внутри нее, сжигая чувства холода и опустошения. Ее голова начинала болеть от множества нахлынувших и уже пережитых за такой короткий промежуток времени эмоций.
— Ты шутишь что ли?
— Келли, не делай это труднее, чем должно быть. Мы должны знать.
Келли не знала, кто именно заговорил, но ей было все равно. Этот день переходил все возможные грани, и она точно не собиралась слушать чье-то дерьмо о том, как она что-то усложняет.
— Я ничего не усложняю, — она поднялась на ноги. Ее руки сжались в кулаки настолько сильно, что девушка чувствовала, как концы ее коротких ногтей впивались в ее собственные ладони. — У меня было все отлично, спасибо большое. Я ходила в колледж, расслаблялась и планировала свое будущее. Обычное дело. Я занималась своими делами и мечтала о лазанье, когда кто-то напал на меня, — она ненавидела, что ее голос пронзительно произносил каждое выходящее слово.