Она пока настроена крайне негативно к «отпрыску детдомовского ублюдка» – как она говорит.
Жуть.
Но что бы не было, я любила Юру, и нашего ребенка отдавать не собираюсь.
Ни за что! Никому.
Как же его назвать. Может быть Денис? Или Павел? Или лучше… Рома?
Решу, а пока можно и смотреть, как он к соску приложился и смачно сосет. Опять на ум папаша его приходит, который больше всего в моем теле любил как раз довольно крупную грудь.
Малыш напился, срыгнул и тут же, влажно причмокнув, сладко зевает.
Господи.
Не это ли счастье? Наблюдать за родным существом, что еще совсем недавно частью тебя было. Росло внутри тебя. Толкалось, напоминая о себе.
Не давало спать. И теперь не будет давать. Радовать будет. Улыбаться. Радость приносить. А я буду его победам радоваться.
Победитель… значение имени – Никита.
Точно! Мой маленький Ник. Теперь он будет светом в тьме, в которую моя жизнь превратилась со смерти родителей.
Да и при их жизни скорее серой казалась.
Они любили меня, правда. Но работу свою любили больше. Очевидно чувствуя вину за постоянное отсутствие в моей жизни, они покупали абсолютно все, что я хочу.
Не смотрели на ценники. Да и вообще жили в свое удовольствие, кормя при этом и сестру мамы.
Учитывая, что та уже давно живет в Англии.
Мне восемнадцать, наследство смогу получить только в двадцать один, а пока моим опекуном является она. Тетя Джулия в общем.
Она по закону имеет право решать за меня, если я, конечно, не хочу пойти по миру. А мне теперь нельзя рисковать. Надо ее ободрение заслужить, показать, что мы с малышом ее любовным делам мешать не будем.
Тетя Джулия, наверное, боится, что я все буду тратить на ребенка, а потом, когда совершеннолетие наступит, перестану давать ей деньги на фирменные шмотки и красивые машины.
Шлюшка зарубежная.
В свое время все страны объездила, всех херов перепробовала.
Нельзя, конечно, так говорить, но почему она так категорична в отношении Никиты?
Хорошее имя, правда же?
Он такой красивый, такой спокойный.
За неделю она приходила уже два раза, требовала написать отказную, но я каждый раз качала головой.
Если до родов я была зла на Юру, на его жестокость, недоверие, думала избавиться от ребенка.
Но стоило мне только услышать протяжный, звонкий крик, внутри что-то надломилось. Хрустнула корка, мешающая полюбить малыша всей душой изначально.
И теперь нет ничего для меня дороже. Нет счастья больше, чем ощущать биение его маленького сердечка рядом.
Спустя четыре месяца после встречи с тетей, когда мы уже собрали все документы и собирались уезжать в Англию, я узнала, что беременна.
Тетя тут же билеты отозвала. Сказала, что «это» останется здесь.
И я, тогда все еще злая на Юру и заплаканная, на грани истерики была с ней полностью согласна.
Дура! Теперь жалею. Очень.
Ведь могли бы уже давно уехать. И там бы я ее уговорила, а теперь остается только… воевать.
– Мелисса, – вошла тетя. Даже в свои сорок три, статная блондинка. Красивая, но с уже наметившимися морщинами возле губ и глаз. – Вот та женщина.
Черт, черт, черт. Прижимаю к себе малыша сильнее. Не отдам! Отворачиваюсь от ее пронизывающего, бесчувственного взгляда.
Она, не имевшая никогда любви, детей, питомца, не сможет меня понять. Никогда.
– Я уже сказала, что не откажусь от него, – не отрывая взгляда от ребеночка, рявкаю я.
Он, конечно, испугался и тут же закричал. Пронзительно так, словно знал, что творилось в моей душе. Что творится в палате частной клиники.
– Сколько можно повторять одно и то же? Вы напугали его. Пошли все вон!
– Простите, – повернулась к посетителям тетя и закатила глаза. Сука! – Послеродовой синдром. Мысли путаются. Мы уже все обсудили.
Она подошла ко мне. Начала руки протягивать, а я её по ним ударила. Потом в волосы вцепилась. В прическу идеальную и змеей зашипела:
– Не отдам, слышишь меня? Забирай свои деньги. Оставь мне его… Оставь…
Она дает мне пощечину, так, что голова дергается, но я все еще Никиту держу. Сильно к себе прижимаю.
– Прошу, Машенька, Тетечка, прошу, не забирай его у меня. Он единственное, ради чего я теперь живу, – рыдаю, но ей все не почем.
После недолгого, но бурного сопротивления, она буквально вырывает из моих рук Никиту. И я уже с кровати хочу встать, в ноги ей броситься. Волосы крашенные повыдирать. И сердце бы вырвала, но нет, кажется, у нее в груди ничего.
– Никита! Верните мне Никиту! Юра! Юра! Помоги мне, скотина! Они нашего сына забирают, сына нашего украсть хотят! – уже на грани бреда кричу, надеюсь на что-то. Слушаю пронзительный плач моего красивого мальчика.