Моего! Моего!
Сколько бы не пыталась встать с кровати, сколько бы не истерила, кусалась, двое санитаров надежно меня прижимали.
А медсестра что-то в руку начала колоть.
Я кричала так, как никогда во время изнасилования любимым. Я не могла расстаться со своим малышом. Это была часть меня. Часть Юры. Не того ублюдка, что избивал, а того, кто сладко целовать умел.
– Отдайте мне моего ребенка! Тетя Джулия, пожалуйста! Отдайте мне Никиту! – продолжаю кричать, но все глуше, в их равнодушные лица. А слёзы нескончаемым потоком бегут по лицу и что-то надрывается внутри. Боль такая, словно кости ломают. – Он мой! Он только мой!
– Мы назовем его Никита, – пошла на уступку маленькая женщина, любовно принимая на руки кричащего младенца. Моего младенца. И за дверь вышла.
Тварь. Все они твари. И Юра тварь, потому что не пришел. Потому что забыл. Потому что поверил, что я могла с кем-то спать кроме него.
Ненавижу. Особенно его. Особенного того, кого люблю.
Глава 10.
*** Самсонов Юрий ***
– Сегодня ты не сопротивляешься, – шептал я, сжимая мягкое тело Мелиссы, постоянно касаясь ее своим набухшим членом, через два слоя ткани. – Такая нежная, податливая. Такая моя.
– Я всегда твоя, – заплетающимся от выпитого языком говорила она, лаская мою шею, обжигая касаниями языка, опаляя горячим дыханием.
Внутри уже все горело, член просто рвался из спортивных штанов, готовый, как всегда, врезаться в тесные глубины.
На самом деле она ненавидела меня, но сейчас, в эту секунду, в заброшенной части здания, она меня любила. Хотела всегда, ненавидела всегда, а любила только сейчас.
– Ты сам сделал меня своей. Заставил вернее, – пролепетала она. Я чувствовал, как смешивается наше дыхание, как мой мужской животный запах обволакивает ее женственность, заставляет возбуждаться сильнее, буквально течь.
Мои руки уже забрались под простое летнее платье и, нащупав резинку трусиков, стянули их вниз, сразу пробираясь пальцами внутрь.
Там, между розовых складок, было до одури тесно и горячо, а осознание, что это только мое, что только я был там, сводило с ума.
Это чувство собственности не было мне присуще раньше. Я спокойно делился девками с другими пацанами, пока не появилась она.
Мелисса, рыжая Лисса, такая офигительно красивая, мягкая, невинная.
Моя Лисса.
Я толкнул ее назад и посадил на подоконник. Она наверняка ощутила холод, но вскрикнула не из-за этого.
Твердый, крупный член уже толкался внутрь. Просто нереально круто, не сравнить с раздолбанными дырками шлюх. Мои пальцы до боли впивались в нежную, почти прозрачную кожу спины, чтобы буквально распластать Мелиссу, чтобы быть еще к ней ближе.
– Юра, – шептала она, выстанывая каждый гласный звук. – О, Юра.
– Да, моя сладкая, кричи для меня, – рычал, я проталкиваясь дальше. Глубже. Быстрее и до конца.
Вталкивался, проникал, пока наконец не ощутил, что полностью внутри.
Член сжало тисками, словно Мелисса сама сильно сдавила его кулачком.
Я сразу поцеловал дрожащие от волнения губы, чувствуя на языке сладкий вкус своей девочки, смешанный с ноткой алкоголя, которым мы праздновали день рождение. Мое.
Лучший день рождения. Потому что сегодня рядом была она.
Та, что принадлежала мне. В эту секунду, пока я с размаху врывался в тесное влагалище, губами посасывая её сосочки.
Та, что цеплялась пальцами за мои плечи, пока я увеличивал скорость, работая бедрами как отбойный молоток, желая поскорее кончить.
Та, что просто не смогла больше сдерживать крик, когда мои руки сдавили ее крупные, похожие на молодые дыньки, груди.
Та, что тряслась в оргазме, похожим на маленькую смерть, пока я, тяжело дыша, сделал последний выпад и замер, изливаясь внутрь.
– Самсон!
Погруженная в темноту, пропахшая лекарствами и рьяной долей алкогольных паров, комната резко озарилась светом. Тяжелые портьеры разошлись в стороны.
Что, мать твою, происходит?
Я застонал, пытаясь вырваться из плена страстных снов, и попытался открыть глаза.
Сейчас для меня казалось злом все на свете. И, собственно, сам свет, настойчивая барабанная дробь в голове, вызывающая боль и засуху во рту.
Но самое главное, лучший друг и партнер по бизнесу, силуэт которого темным пятном выделялся на фоне окна.
И пятно это, надо сказать, было весьма грозным.
– Подъем, Самсон, ты доигрался.
И, наверное, я бы поинтересовался, о чем, собственно, твердит Сыромяткин Сергей Валерьевич или просто для своих – Серый, но кровь в висках стучала так, что все, что я смог сделать, это протянуть руку подобно пленнику на галерах и прохрипеть:
– Дай воды, будь, сука, человеком.