Ом Виктория
Замуж за коня
1 (не) доброе утро
ГЛОРИЯ
- Папа, нет! Не надо! Пожалуйста! - молила, всеми силами упираясь, чтобы замедлить процесс моего выдворения из фамильного дома.
Стражники расторопней обычного распахнули ворота на улицу, отводя глаза от нас с папой. Вмешиваться они не рискнули, на собственном опыте зная, какой тяжёлый характер у моего родителя.
- Отдам за первого, кто пройдёт в город через главные ворота, - настаивал отец, волоча меня за руку за собой.
- Папа, пожалуйста, люди же смотрят! - предприняла я очередную попытку вразумить его, заметив ошарашенные взгляды жителей Остловки - нашего маленького приграничного городка, в котором папа был бургомистром. - Опять слухи поползут, -увещевала я, нажимая на больные точки.
- Срать я хотел на слухи. Хотел, но не могу, потому что о тебе уже чёрт-те что судачат, -выплюнул он, больно дёрнув меня за руку, которая чудом не выскочила из сустава и вовсе не оторвалась. - Одним слухом меньше, одним больше, это же как с достойными женихами: можно игнорировать, потому что есть ещё города в нашей стране, куда твоя слава не успела просочиться.
Я захныкала, жалуясь на прострелившую плечо боль, но папа был глух к моим речам и не обращал внимание на слёзы, которые я старательно нагнала на глаза, искусав в кровь губы. Стальной хваткой впившись в запястье он волочил меня всё дальше и дальше от дома по кривым улочкам, самым коротким путём к главным воротам Остловки.
Утро совсем не задалось: подняли ни свет ни заря и позавтракать толком не дали. А всё из-за того, что на вчерашнем благотворительном приёме в опере я смела отказать двадцать пятому просителю моих драгоценных запчастей: руки и сердца, конечно, с расчётом на богатое придание. Отцу абсолютно не понравилось моё заявление, что я достойна лучшего, чем сыновей владельцев банка, завода, мельницы и тем более старика Говарда Дака, который решил, что я отличная кандидатура на роль его пятой жены. Я не могла радостно воспринять перспективу ютиться с какими-то незнакомками на кладбище через год другой, потому что Г овард Дак быстренько бы меня там прописал. Мне ли это не знать. С моим характером мало кто будет со мной церемонится, даже отец сломался.
- Рано мне замуж! - попробовал другой довод, чуть не запнувшись о торчавший камень в мостовой.
- Двадцать лет - рано?! - рявкнул отец, резко затормозив. - Твоя мать в двадцать тебя уже ходить учила. И лучше бы на этом и остановилась! - махнул он свободной рукой и потащил меня дальше, пропуская мимо ушей мои увещевания.
Мы вышли, точнее выскочили на дорогу, ведущую прямиком к воротам. В этот час они уже были распахнуты: многие горожане уходили на реку, в лес и на поля, которые находились за надёжными стенами Остловки.
- Пап, пожалуйста...
Отец замедлил шаг, позволив мне перевести дыхание и осознать, как же сильно ноет рука, за которую он тянул меня всю дорогу.
- Доброе утро, - обратился он к стоявшим на воротах парням. Те поприветствовали его, вытянувшись по струнке и приложив ладони к краям козырьков своих картузов.
- Мы можем здесь весь день проторчать, лучше пошли домой и спокойно поговорим.
- Я устал с тобой говорить, - рыкнул папа.
- К нам только купцы иногда заезжают по делам, - наседала я.
- Вот и отдам тебя за самого удачливого купца, - заявил родитель, подведя к воротам. -Кто-нибудь уже проезжал? - спросил он у стражей.
- Нет, - ответил один из них.
Папа выглянул за ворота, продолжая крепко держать меня за руку, не давая мне призрачной надежды на бегство. Широкая дорога бурым полотном простиралась вдаль, со временем истончаясь и превращаясь в точку. И из этой точки что-то двигалось к нам.
Папа приложил ладонь ко лбу, прикрывая глаза от солнца, и вгляделся в даль.
У меня сердце замерло в груди. Я последовала его примеру: приложила не обременённую отцовской бдительностью ладонь ко лбу и стала вглядываться в увеличивающуюся на горизонте точку.
- Кто-то едет, - с облегчением выдохнул отец, опустив руку. - Так что недолго тебе осталось в девках ходить.
- Пап!
Щёки лизнул огонь. Стражники давились смешками — бесспорно, слова отца достигли их ушей.
Время тянулось нестерпимо долго. Мы словно бельмо на глазу стояли перед распахнутыми воротами, ожидая гостя, только угощений, музыки и ковровой дорожки не хватало, чтобы обставить всё на должном уровне.
Точка на горизонте медленно, но уверенно росла, приближаясь к нам. Наконец стало ясно, что это не торговый обоз, а не особо спешащий в Остловку путник, который не поддавался моим мысленным уговорам свернуть на одну из троп, уходящих в лес или в поле, а лучше к реке, чтобы там освежиться, не потеряв ни единой монеты в местном трактире или гостинице. С чужаков у нас три шкуры сдерут, не моргнув и глазом.
От разглядывания дальнейших метаморфоз с серым пятном на горизонте нас с отцом отвлекла карета, подъехавшая к воротам. Кучер слезть с козлов, открыл дверцу и подал руку даме, помогая ей выбраться наружу.
- Только не это, - простонала я, мечтая исчезнуть с лица земли.
- Жаннет, не стоило тебе выходить из дому! - бросил отец, примчавшейся поглумиться надо мной даме.
Оправив юбку, Жаннет раскрыла зонтик от солнца, так как микроскопическая шляпка на её огромной (частично из-за причёски) голове не могла справиться с этой задачей.
- Милый, - приближаясь к отцу, проворковала мачеха, которая мне в сёстры годилась, -не стоит пороть горячку, она же твоя единственная дочь, - театрально произнесла она, послав взгляд искрящейся неподдельным интересом.
- Очень смешно, Жаннет, - огрызнулась я.
- Глория! - прикрикнул на меня отец.
- Я хотела сказать «мило». Хотела, но это не мило, - поморщила я нос, копируя гримасу мачехи. - Может, её отдашь кому-то другому.
Жаннет вытянула шею, устремив на меня испепеляющий взгляд.
- Ты поосторожней, а то глаза выскочат из орбит, а ты у нас и так не красавица.
- Глор-рия, - прорычал папа, готовый заступиться за честь главной женщины в его жизни после смерти мамы и того фестиваля урожая, на котором он познакомился с этой Жан-нет. - Не смей хамить мачехе.
- Дорогой, я, конечно, женщина добрая и понимающая... - затянула Жаннет писклявым голоском, рисуясь перед отцом и городскими стражами.
- Конечно, добрая и понимающая, - пробурчала я под нос.
- ...но это уже слишком! - возмущённо заявила она, повысив голос, чтобы её недовольство резануло по ушам всех присутствующих добровольно, случайно и насильно. - Выдать такую замуж - будет неуважением к мужчине, который решится связать свою жизнь с такой невоспитанной особой.
- Вот тут согласна по всем пунктам! - встряла я. - Подумайте о бедном и несчастном человеке, у которого, возможно, вся жизнь ещё впереди, а ты его хочешь принудить обременить себя узами брака.
- Когда к узам прилагается щедрое придание, они не так сильно тяготят, - возразил папа.
- Надо быть сумасшедшим, чтобы согласиться на брак с первой встречной, или предложить пол королества, чтобы придать толику здравого смысла положительному ответу, - не соглашалась я.
- Или конём, - пробасил кто-то из солдат у ворот, запустив хохот в своих рядах.
- Отставить! - рявкнул на них отец, развернувшись.
- Конь. - Я смотрела на белое непарнокопытное животное, замершее в нерешительности у черты, отделяющей город от всего остального мира.
- Или кобыла, - предположила Жаннет.
- Я конь. У меня документы есть, - заявило животное, шагнув в город. - Только не надо заглядывать под попону, - попросил он.
- Не надо документов и никто вам под попону смотреть не будет, - заверил его отец. -В Остловке хорошо относятся к разумным животным.
- Да? - засомневался гость города, шлёпнув большими губами.
- Мы очень хорошо относимся к разумным животным, - поддакнула Жаннет.