— Ну, так приходите на кафедру, молодой человек. Хоть завтра. Все обсудим.
— А я работаю, — бросает Свиридов. — Занятой.
— Это я заметил, — качает головой дед. — Что ж делать будем?
Осмотрев полупустой, подсвеченный фонарями парк, парень с ехидной ухмылкой говорит:
— Цена вопроса?
Покосившись на деда, переступаю с ноги на ногу.
Пожав плечом, он отвечает:
— Работа работой, а знания бесценны. Вы учите билеты, на экзамене поговорим.
— Не парь меня, — с угрозой тянет хам. — Цена вопроса, и разойдемся по-хорошему.
Седые брови деда встречаются на переносице. От возмущения мои брови делают тоже самое.
Агрессия в голосе этого придурка учащает мое сердцебиение. Потянув за рукав старомодного серого пальто, тихо прошу:
— Дедуль, пошли…
— Захлопнись, — рявкает этот Свиридов, переводя на меня злые глаза.
— Вы как с девушкой разговариваете? — возмущается дед.
В ответ на это парень хватает его за лацкан пальто, дергая на себя, как игрушечного.
Кожаный дедов портфель падает на снег. Из моего горло вырывается крик, а сердце в панике подскакивает к горлу.
— Не парь меня! — рычит урод в лицо ошарашенного дедули. — Иначе зачетку мою сожрешь!
— Отпусти! — визжу, мечась глазами по сторонам.
Как на зло парк будто вымер! Именно в эту минуту, когда нужна помощь!
В ответ он встряхивает деда так, что с его головы слетает шапка.
В ужасе прикрываю руками рот, расширяя глаза так, что им становится холодно.
— Ты что творишь, дегенерат? — хрипло требует дед, но против этой грубой силы ему противопоставить нечего.
— Че сказал? — снова трясет его псих.
С криком срываюсь с места. Обеими руками толкаю придурка в плечо, пытаясь вклиниться между ними.
— Анна! — в ужасе кричит дедуля.
— Пошла на хрен!
От сильного толчка в грудь с криком лечу на землю. Прямо в сугроб, который расходится подо мной, как перина. Глаза и рот засыпает снегом. Тряся головой, пытаюсь сесть, но только глубже увязаю! Сорвав с головы съехавшую на глаза шапку, встаю на колени и швыряю ею в напавшего на нас психопата.
Дед не сопротивляется. Он щуплый и ему почти семьдесят пять…
— Урод! — кричу сквозь слезы. — Отпусти его!
А потом я слышу топот ног, и на дорожке возникают два бегуна в шапках и спортивных шарфах, которые скрывают их лица до самого носа. Один из них оказывается рядом с дедом быстрее, чем успеваю моргнуть, и так же быстро, без заминок, раздумий и оценки ситуации, кулак этого пришельца впечатывается в челюсть нашего обидчика. Так естественно, будто он пробегал мимо единственно для того, чтобы заехать по лицу этому уроду и отправить его в противоположный от меня сугроб!
— Твою мать… — Со стоном наш спаситель начинает трясти кистью, которая секунду назад была кулаком.
Растопырив пальцы в полиэстеровой перчатке и обхватив второй рукой свое запястье, он чертыхается и постанывает, пиная кроссовком снег.
Несмотря на слезы, которые вдруг фонтаном брызжут из моих глаз… Несмотря на то, что его лицо до самого носа закрыто спортивным шарфом, несмотря на шок, который все еще не отпускает мои конечности, я понимаю, что передо мной сын декана!
Он же герой моих снов, он же Кирилл Дубцов собственной персоной…
Глава 8
Я никогда не видела драк в живую, и хоть это сложно назвать дракой, но когда один человек дает по лицу другому прямо на твоих глазах — это стресс…
Прижав руку к груди, дед слегка пошатывается.
Напарник Дубцова, уже не сомневаюсь в том, кто он такой, подбирает с земли дедов портфель и шапку. Двухметровый блондин с манерами бешеного питбуля, и это никто иной, как Никита Барков — ужасный сводный брат Алёны. Сын известного в городе предпринимателя и мажор, каких поискать. Я с ним в жизни ни разу не общалась, но после всего, что от нее о нем слышала, мне не хотелось бы и начинать.
— Ты попал, придурок… — отрывисто бросает он нашему обидчику.
Усевшись на задницу, тот матерится.
Отклонившись, Барков заглядывает в лицо дедули, спрашивая:
— Может скорую?
Оххх…
— Да какую скорую… — отмахивается дед, а я думаю о том, чтобы и правда ее вызвать!
От страха за его сердечное давление всхлипываю, неловкой кучей пытаясь выбраться из сугроба.
— Знаете его? — снова обращается к деду Барков.
Кивнув, дед стряхивает с шапки снег.
Передо мной вырастает Дубцов и резко ставит на ноги, подхватив подмышками, как ребенка.
Кусая до боли губу и глядя в его склоненное надо мной лицо, пытаюсь не реветь на весь парк. В свете фонарей я вижу, что его черные глаза мечут молнии, а когда отодвигает с лица шарф, вижу, как сжаты его красивые губы.