Скольжу глазами по ногам тихони в черных замшевых сапогах, которые обтягиваю их, как перчатки, почти до бедра.
Очко. Один ноль…
Ноги у нее правильные. У нее все правильное и аккуратное. Ноги, руки, бедра, лицо-сердечко с зелеными глазищами. Все на своих местах и без перегибов. Короче, ничего лишнего, идеальное попадание в среднестатистический размер лифчика.
Два ноль.
Делаю глубокий вдох.
Мне нравится такая “середина”. Видимо не зря ее называют “золотой”, твою мать.
Возвращаюсь к лицу мотылька, встречая ее распахнутые глаза своими.
Ощущаю себя так, будто по щекам зарядил легкий морской бриз. У меня основательно течет чердак, раз начал говорить эпитетами.
Пришла.
Снявшись с места, направляюсь прямо туда. К ней.
Обычно я не доставляю приглашения на тусовки лично. По почтовым ящикам, как придурошный сталкер-почтальон, не распихиваю тем более.
Прячу веселье, потому что таким идиотизмом я, кажется, не занимался никогда в жизни. Но я просто не сомневаюсь в том, что без моего непосредственного вмешательства мы с ней вообще больше никогда бы не пересеклись. Не говоря уже о том, что через неделю Новый год, после которого я собираюсь сгонять на курорт и пару недель катать на сноуборде где-нибудь подальше отсюда.
Хотел ее увидеть.
Увидел?
Две недели прошло, нифига не поменялось.
— Вечер добрый, дамы. — Смотрю на рыжую в упор, не специально проигнорировав высокую брюнетку рядом с ней.
Подняв подбородок, профессорская внучка занимается тем же, чем занимается обычно при встрече со мной — послушно дает себя разглядывать, разглядывая меня в ответ.
У меня все на месте, кроме мозгов. У нее…
— Кхе-кхе… — подает голос брюнетка.
Как ее зовут, без понятия. Кто такая — тоже не в теме. Но раз второй флаер достался ей, предполагаю, что у моей тихони никакого парня нет.
— Кажется, у тебя волосы были длиннее. — Киваю на рыжую, игнорируя ее подругу.
Вскинув руку, хватается за одну из своих кудряшек, а потом извещает, пряча от меня глаза:
— Я… постриглась…
Вижу, твою мать.
Что мне сделать, чтобы она смотрела на меня?
— Больше так не делай, — говорю, не парясь своей наглостью.
Во-первых, я действительно против, во-вторых, на ее лице столько эмоций, что хоть записывай. В основном немое возмущение, но даже оно меня радует. Возможно я энергетический маньяк, но мне нравится ее триггерить.
Черт, если бы мог, весь вечер развлекался бы. Наблюдать за тем, как она мне сопротивляется — просто какие-то взбитые сливки. Как и ее губы, подкрашенные коричневой помадой…
Боковым зрением ловлю блеск ультрамаринового платья Марины. Поверх макушки тихони ловлю взгляд своей девушки, и он взбешенный.
Усмехнувшись ей, смотрю на мотылька.
Мотнув головой себе за спину, разъясняю:
— Гардероб там, закуски и напитки там, танцпол за лестницей, развлечения вон там, санузлы здесь и наверху. Хорошего вечера.
Сжимая в карманах кулаки, удаляюсь.
Глава 15
Кирилл
— Можно тебя на минуточку.
Голос Марины похож на шипение. Острые коготки ее маникюра впиваются в мой локоть, когда дергает меня в сторону. Толкнув в грудь, заставляет отступить в коридор между холлом и помещениями, в которых обитает наш обслуживающий персонал.
Не вынимая из карманов рук, делаю пару шагов назад, оставляя между собой и Мариной пространство в ширину своего шага.
Стены коридора глушат музыку. Марина никогда не орет, за собой я такого тоже не замечал, поэтому сейчас моя девушка просто вгрызается своими глазами в мое лицо и все с тем же шипением требует:
— Это ты ее позвал?
Опершись плечом о стену, сухо уточняю:
— Кого?
— Кого? — взвивается она, тыча пальцем себе за спину. — Мышь эту рыжую!
Проследив за направлением ее пальца, вижу, как пляшут по стенам холла блики арендованного диско-шара.
Постановка вопроса режет слух. Я в корне, твою мать, не согласен.
— Нет, — отвечаю, пожав плечом.
Перевожу глаза на лицо Марины, чтобы сыграть в минутные гляделки.
В эту игру я играю лет с пятнадцати, и мой отец натаскал меня так, что не Марине со мной тягаться. Своему отцу в эту игру я всегда проигрываю по многим причинам, но Марина сдается первой, даже зная, что я вру.
Почему я делаю это с ней? Выдергиваю из зоны комфорта?
Потому что мне пришло в голову, будто я с юных лет купаюсь в ограничениях. Они повсюду. Распорядок моего дня всегда был подстроен под отца. Выбор ВУЗа и специальности — дань уважения ему же, потому что это его родной факультет. Марина — дочь его партнера по теннису. Я буду мудаком если скажу, что голубая кровь моей девушки хоть когда-нибудь была для меня поводом печалиться, но внезапно все это стало бесить. Как и ее попытки диктовать мне хоть какие-то условия.