Рыкнув, хватаю ее лодыжки и тяну к себе извивающееся тело.
— Ай! — визжит, смеясь.
Срываю носок сначала с одной, потом со второй ноги. Срываю с нее джинсы, оставляя на бедрах только черный кружевной треугольник.
Ей становится не до смеха, когда опускаюсь коленями на пол и впиваюсь ртом во внутреннюю поверхность молочно-белого бедра.
— Кир! — орет ошеломленно, выгибаясь в спине.
О, твою мать…
Закрыв глаза, втягиваю в себя запах ее возбуждения.
Отодвинув пальцами насквозь мокрое кружево, с жадностью набрасываюсь на ее живот. Обвожу языком пупок, кусаю ребро, осторожно проталкивая пальцы в адски горячую плоть.
Аню подбрасывает на кровати.
Громкий стон срывает мои тормоза.
Дернув вверх лифчик, освобождаю ее грудь, с голодом набрасываясь на бледно-розовый маленький сосок.
Ее пальцы сгребают мои волосы. Тело выгибается.
Со стоном перекатываю во рту нереально сладкую горошину, подыхая от того, как пульсирующий член трется о матрас.
Я до одури хочу, чтобы она окружила его собой, но лучше сдохну, чем кончу раньше нее.
— Нет… не надо… — скулит, пытаясь убрать от себя мою руку.
Большим пальцем вывожу круги по скользкому бугорку, от чего ее из кожи выворачивает. Надавливаю сильнее, нетерпеливый, как неандерталец.
— Дубцов! — орет она, ударяя кулаками по моим плечам.
Меня шандарахает, как мешком по башке.
До меня она даже не целовалась. Я напугал ее, придурок. Ну и придурок…
Убрав руку, выпрямляюсь и опускаю голову, чтобы прийти в себя.
Всхлипнув, Аня переворачивается на бок и подтягивает к груди колени.
— Ань… — зову хрипло.
Упираюсь лбом в ее бедро, бормоча:
— Извини.
— Угу… — снова всхлипывает, не спеша шевелиться.
— Малыш… — зову мягко. — Извини. Я… дебил…
— Угу…
— Давай ещё раз попробуем…
— Угу…
Перевернув ее на спину, цепляю пальцами застежку лифчика. Позволяет снять его с себя и прижимаете к груди локти.
Мягко поцеловав плоский гладкий живот, стягиваю с неё трусики.
Нависнув сверху, нежно целую ее подрагивающие губы.
— Расслабься… — прошу мягко.
Она похожа на ледышку.
Блять.
Целую ее плечо, оставляя в покое прижатые к груди руки. Мягко надавливаю на колени, раздвигая их и глядя вниз, на маленький светлый треугольник, от вида которого из моих глаз сыпятся искры.
Сгорбив плечи, снова целую ее живот и спускаюсь ниже.
Я не мастер в этом. Нифига не мастер. Марина освободила меня от этой обязанности давным давно, но когда мой рот накрывает Аню между ног мы оба стонем.
Ее руки впаиваются в одеяло, бёдра взлетают вверх.
Воодушевившись, черчу языком осторожные круги.
Уже через минуту понимаю, что такой подход гораздо лучше.
Приподняв голову, встречаю распахнутый затуманенный взгляд своим.
Обхватив ладонями ее талию принимаюсь за дело с удвоенным старанием.
Нашими стонами наполняется каждый кусок дебильной пустой комнаты.
Чувствую, как по бедрам вокруг моей головы проходит дрожь. Выбросив руку, хватаю с тумбочки презерватив и натягиваю его, как ошпаренный.
Вторую волну Анькиных судорог мы встречаем вместе, только на этот раз я глубоко в ней.
Мне хватает трех безумных толчков между ее ног, чтобы со стоном присоединиться. И чтобы понять, что у нас лопнул презерватив.
Глава 39
— Аня, а ты на какой специальности учишься? — заданный сдержанным голосом вопрос заставляет меня оторвать глаза от созерцания носов своих сапог.
В глазах, которые смотрят на меня, сквозит совсем не летняя прохлада. Даже несмотря на то, что эти самые глаза так похожи на те, другие. Мои любимые.
— На той же, что и Кирилл, — отвечаю смущенно, чувствуя, как потеет моя ладонь, лежащая в тёплой руке Дубцова.
— Надо же. — Лицо его матери окрашивает какое-то подобие улыбки, которая никак не затрагивает ее глаз. — Девушка-математик, — замечает она.
— Да, но… — Пытаюсь выдержать ее взгляд дольше пяти секунд, но это чертовски сложно. — Я не такая талантлива, как он. — Повернув голову, смотрю на Кира, и он отвечает мне ленивой улыбкой.
— Разумеется, — бросает его мама. — Его дед номинировался на огромное количество премий. Может быть, и Кирилл порадует нас достижениями. — Это больше похоже на вопрос, хотя звучит не совсем, как вопрос.
В любом случае, я не могу ничего утверждать, потому что эта женщина меня до чертиков пугает. В ней столько властности и какого-то безграничного превосходства над всеми вокруг, включая меня. Над всеми, кроме ее сына. На него она смотрит по-другому. С мягким упреком и, наверное, с нежностью. Слегка выгнув брови, ждёт его ответа, не собираясь оставлять свой «вопрос» без внимания.