Эмили принесла с собой маленького белого котенка и теперь играла с ним на большой кушетке. Когда в разговоре наступила пауза, миссис Грешем посмотрела на меня с улыбкой, которая, видимо, далась ей нелегко, и спросила:
— В Японии есть кошки, Люси?
Неожиданный вопрос застал меня врасплох, и я ответила в замешательстве:
— Думаю, да, миссис Грешем. У нас в Китае есть.
— Я это и имела в виду, дорогая. Думаю, тебе не следует с такой готовностью поправлять старших, но больше не будем об этом. Итак, у вас в Китае есть кошки. Ты любишь кошек?
— Лучше кошка, чем ничего, миссис Грешем, но кроличье мясо вкуснее.
Ее глаза вдруг остекленели. Я оглянулась: все смотрели на меня с изумлением. Эмили прижимала котенка к груди, словно защищая от меня. Я бросилась объяснять:
— О, простите, я не поняла, что мы говорим о кошках, как о домашних животных, миссис Грешем. В Китае только богатые люди держат кошек как домашних животных. Но там много бродячих кошек и, когда голод…
— Благодарю! — перебила меня миссис Грешем ледяным тоном. — Довольно, Люси.
Я сидела, глядя на свои руки, чувствуя, как горят щеки, и не понимая, что я такого сказала, почему все в шоке. Мисс Протори сама меня учила, как отличить освежеванного кролика от кошки, потому что они в таком виде похожи, и иногда торговцы мясом пытаются выдать кошку за кролика. Я всегда проверяла почки. У кролика они расположены низко и на одном уровне, а у кошки — выше и смещены по отношению друг к другу. Если мисс Протори об этом знала, значит, люди в Англии тоже иногда ели кошек, когда голодали. А может, и нет. Я вдруг подумала, что за сорок лет, прожитых в Китае, мисс Протори привыкла к таким вещам, которые казались бы ей невероятными, живи она в Англии.
Я знала, что допустила еще одну оплошность, и вздохнула с облегчением, когда мистер Грешем прервал нависшую тишину, затеяв довольно чопорный разговор с женой. Я вздохнула с еще большим облегчением, когда вошел мистер Марш и объявил, что ужин подан. Хотя солнце еще не село, на стенах столовой горели ослепительные газовые лампы с лебедиными шеями. Мы сели за длинный дубовый стол. Серебряные приборы сияли на белоснежной скатерти. Мистер Грешем прочел молитву, и молодой лакей и горничная под бдительным оком мистера Марша начали подавать ужин.
И снова Аманда нарушила напряженную атмосферу:
— Мама, почему мы должны ужинать так? Было гораздо удобнее, когда блюда стояли на столе и мы сами себе накладывали. Нужно ждать целую вечность, пока Альберт и Мэгги возятся с подносами.
— Так модно, дорогая, — твердо сказала ее мать. — Я прочла об этом в дамском журнале. Это service a la russe, в наши дни так подают во всех лучших домах.
Даже если бы я не нервничала, я бы все равно не смогла съесть все, что подавали, но еда была замечательная, даже лучше, чем на корабле. Постепенно успокаиваясь, я начала получать удовольствие от изумительного ужина.
Я не принимала участия в разговоре. Мистер Грешем говорил мало. У него был отсутствующий взгляд, как будто он думал о чем-то не очень приятном. Когда Альберт и Мэгги наконец ушли, подав восхитительный десерт из персиков, сиропа и сливок, мистер Грешем сказал, что будет пить кофе здесь, а не в гостиной. Мистер Марш сам принес кофе на серебряном подносе с маленькими чашечками и блюдцами, и сам поставил кофе на маленькую плитку-спиртовку, чтобы тот не остыл.
Глава 27
Когда мы все закончили, мистер Грешем очнулся. Откинувшись на спинку стула, он вытер губы салфеткой и улыбнулся мне своей быстрой стеклянной улыбкой.
— Ну, Люси, я не сомневаюсь, что ты очень удивилась, когда узнала, что станешь жить в английской семье.
— Да, сэр, — смиренно ответила я. Я была скорее расстроена, чем удивлена, но не хотела обидеть его, сказав об этом.
— Ты ни за что не догадаешься, зачем папа привез тебя сюда, — сказала Аманда, бросив шаловливый взгляд в сторону Эдмунда, который раздраженно пожал плечами и пробормотал:
— Естественно.
Я не понимала, почему они считают, что я должна быть заинтригована. До сих пор я не думала об этой стороне своей будущей жизни: мне было страшно. Я сама часто бывала свидетелем подобных историй.
Аманда сказала:
— Попробуй отгадай.
Я была в нерешительности. В китайской семье намерения главы семьи не обсуждались. Но здесь была Англия. Люди вели себя по-другому. Все выжидающе смотрели на меня. Я вежливо поклонилась мистеру Грешему и сказала:
— Я знаю, что вы заплатили миссии большие деньги, сэр… — я говорила медленно. На ум приходили лишь китайские слова. Мне пришлось переводить: — Для меня большая честь, что вы выбрали такую ничтожную и недостойную, как я, себе в наложницы, когда ваша жена постарела.
Тишина была ужасающая. Казалось, что все перестали дышать, и у каждого остановилось сердце. Я замерла. Кровь застыла в жилах. Я поняла, что сказала что-то ужасное. Я боялась пошевелиться. Не меняя позы, я украдкой посмотрела на других: они остолбенели.
Миссис Грешем побелела, рот отвалился, глаза выпучены от шока и возмущения. Эмили выглядела так же, как и ее мать, но в ее испуганном взгляде можно было прочесть и восторг вперемешку с ужасом. Брови Эдмунда взлетели так высоко, что почти слились с волосами. У Аманды округлились глаза. Она была скорее озадачена, чем потрясена, потому что не совсем понимала, что вызвало такой шок. Но в его значительности она не сомневалась.
Мистер Грешем встал. Его лицо потемнело от ярости.
— Как ты смеешь? — жутким шепотом спросил он. — Как ты смеешь так говорить в присутствии моей жены и моей семьи? В тебе нет ни капли стыда? — Он указал на дверь трясущейся рукой: — Ступайте в свою комнату, мисс! Немедленно!
Меня как громом поразило. Я поняла! Я вела себя, как последняя дура. У английских джентльменов нет наложниц. Если бы я подумала, если бы я решилась подумать, я бы вспомнила. Но по своей глупости, узнав, что меня купил богатый человек, я решила, что меня купили для того, для чего купили бы в Китае. Поэтому я запрещала себе думать о будущем.
Ярость мистера Грешема привела меня в такое оцепенение, что я не чувствовала под собой ног. Я взглянула на Аманду и увидела, что даже она испугана. Эдмунд вытер платком лоб и сказал:
— Отец, я думаю, мы должны принять во внимание…
— Помолчи, Эдмунд! — оборвал его мистер Грешем. — Не смей оправдывать бесстыдные разговоры за моим столом! Здесь, под моей крышей, в присутствии твоей матери, этот… этот испорченный ребенок заявляет, что я купил ее с гнусной целью!
Мой голос, когда я смогла говорить, звучал не громче шепота:
— Я умоляю вас простить меня, мистер Грешем. Я привыкла, что в Китае…
— Довольно! — закричал он. — Нечего разыгрывать из себя невинность, мисс! В свою комнату, немедленно!
За моей спиной раздался голос Марша:
— Пожалуйте, мисс Люси, — он отодвинул стул, чтобы я встала. Я повернулась к нему, он был спокойным, как обычно. Он проводил меня до двери и открыл ее. Мистер Грешем хрипло сказал:
— Оставьте нас, Марш. Я позвоню, если вы понадобитесь.
Дворецкий ответил:
— Хорошо, сэр, — и вышел вслед за мной. Дверь еще не закрылась, как миссис Грешем заговорила. В ее голосе слышались страдальческие нотки:
— Господи, Чарльз, что ты наделал? Я умоляла тебя подумать. Что за существо ты навязал нам?
Я медленно шла через холл к большой лестнице. Я была в отчаянии. Теперь я понимала свою ошибку. Но почему она вызвала такой шок? Что такого гнусного в наложнице? Китайские девушки, покидая миссию, радовались, когда их брали в наложницы, а не в батрачки. Я сама предпочла бы стать батрачкой, но разумно объяснить почему, не смогла бы. Может быть, это врожденный инстинкт или кровь, кровь чужой, заставляет меня думать именно так:
Я была уже у лестницы, когда услышала:
— Мисс Люси!
Я оглянулась. Мистер Марш проводил меня до лестницы и теперь смотрел на меня сверху вниз со странным выражением, в котором за суровостью я увидела что-то похожее на сочувствие, удивление и даже радость.