И я сказала:
— Я не знаю, есть ли в этом смысл, доктор Каниган. Я ничего не могу понять про миллионы. Я хочу сказать, что никогда не видела тех миллионов людей, о которых вы говорите. Но я каждый день вижу детей в миссии. Им нужна забота, сейчас только я могу заботиться о них, больше некому. Уверена, они не чувствуют себя каплей в море. Думаю, что люди, которых вы лечите, тоже так себя не чувствуют.
Доктор Каниган с любопытством смотрел на меня, затем встал и принялся ходить по комнате.
— Все это не очень правильно, — сказал он, нахмурившись. — Я в Китае по своей воле, мисс Протори — по своей, — он повернулся ко мне. — А как же ты, Люси? У тебя выбора не было, ты осталась здесь, будто это само собой разумеется. Боюсь, в основном, по вине мисс Протори, несмотря на все мое к ней уважение. Но я должен был все это предвидеть. Какой же я дурак! — Он нетерпеливо покачал головой. — Ты — английская девушка и должна быть дома, в Англии. Ты должна жить достойной жизнью и получить достойное образование, а не работать, как проклятая, чтобы прокормить нескольких китайских детей.
Наверное, у меня был испуганный вид, поэтому он продолжил:
— Все правильно, они не должны голодать, но это не твоя забота, Люси. Если бы Британское правительство тратило на миссии столько же денег, сколько оно потратило на «опиумные» войны, или если бы правительство Соединенных Штатов только… — Он пожал плечами. — Нет, это несправедливо. Китайцы сами не позволили бы. Ни императрица, ни Маньчжурский двор никогда бы не позволили нам, дикарям, очистить для них страну. И я их не виню. Но есть кое-что еще, Люси… Быть беде, может быть, в этом году, может быть, в следующем. Это неизбежно. В один прекрасный день, и он не за горами, китайцы не захотят более терпеть чужаков в своей собственной стране. И они кое-что для этого предпримут — и полетят головы.
Он перестал бегать по комнате и остановился передо мной, но я ничего не ответила, потому что дожевывала последнее печенье, а мисс Протори запрещала мне разговаривать с набитым ртом.
— Тебе необходимо уехать домой, Люси, — медленно сказал он. — Я очень виноват в том, что не подумал об этом раньше. Тебе необходимо уехать домой, дитя мое.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы беспокоитесь за меня, доктор, — ответила я, как только смогла прожевать, — но мой дом здесь, другого у меня нет, и уехать мне некуда. Да и кто останется с детьми?
Он потер глаза.
— Да, я знаю, все не просто. Мы так заняты своими повседневными заботами, что у нас нет времени задуматься о будущем. Но это важно, Люси. Когда свершится, будет очень плохо. Я знаю эту страну. Я знаю Кайлин. И я знаю мандарина Хуанг Кунга. Он ждет не дождется своего часа, у него руки чешутся, ему не терпится натравить своих солдат на чужаков. Я сам напишу вашему послу в Пекине. Я обращусь к американским миссиям. Кто-то должен взять на себя заботу о детях, чтобы ты могла уехать домой.
— Да, доктор Каниган, — ответила я, потому что невежливо спорить со старшим, да к тому же с мужчиной, но то, о чем говорил доктор, было совершенно невозможно. Иногда мне так хотелось увидеть эту неизвестную страну — Англию, частью которой я была и о которой так часто рассказывала мисс Протори! Но я знала, что этого никогда не произойдет, как и знала, что бесполезно надеяться, что кто-то позаботится о детях. Не было никого, кроме меня.
Я медленно, чтобы продлить удовольствие, доела шаопинг и теперь чувствовала себя спокойнее. Может быть, я волновалась потому, что была голодна?
— Как ты думаешь, сможешь продержаться месяц или чуть больше, пока я все организую? — спросил доктор Каниган, смешивая какие-то лекарства в углу комнаты на другом столе, заставленном флаконами.
— Да, конечно смогу, спасибо.
Он взглянул на меня и скорчил смешную рожицу.
— Жаль, не могу подкинуть тебе пару долларов: я только что все отдал за новую партию лекарств и, что называется, «вылетел в трубу». Думаю, от мисс Протори ты такого не услышишь. Это значит, что у меня нет денег. — Он размешивал лекарство длинной стеклянной палочкой. — Большинство моих пациентов слишком бедны, чтобы платить.
— Мне очень жаль. У вас нет богатых пациентов, доктор Каниган?
Он улыбнулся. Улыбка сделала его моложе, и он уже не казался таким уставшим.
— Есть, но не много. В основном, я лечу бедняков, которые не могут себе позволить китайского врача. Для них это к лучшему. Китайский доктор загонит тебе иголки в руку, чтобы вылечить желудок, или обмотает рану бумажкой с волшебными заклинаниями, чтобы изгнать злых духов из крови.
Он разлил лекарство в два флакона и закупорил их крышками.
— Ну, барышня, готово. Я приготовил двойную порцию, думаю, хватит.
Мне стало страшно.
— Вы хотите сказать, мисс Протори больше… больше не понадобится?
— Похоже, нет. — Он положил руку мне на плечо. — Если боли усилятся, увеличь дозу. Она будет спать почти все время, но это уже не имеет значения. Все, что мы можем сделать для нее, это облегчить ей боль. Я приеду в миссию на следующей неделе, если ты не пришлешь за мной раньше.
— Да, доктор. — Хоть я и понимала, что мисс Протори умирает, ужасно знать, что ей так мало осталось. — Мне нужно выполнить одно поручение. Можно я зайду за лекарством на обратном пути? — спросила я.
— Когда тебе удобно. Если меня вызовут к больному, я оставлю лекарство у соседки, прачки. На нее можно положиться.
Я надела пальто и шляпу, поблагодарила доктора Канигана за чай с печеньем и уже собиралась отвесить ему поклон, но вдруг вспомнила, как должна вести себя английская девушка. Я протянула доктору руку и сделала реверанс. Он ласково взял мою руку и, как-то странно глядя на меня, сказал:
— Интересно, ты сама знаешь, какая ты красивая, Люси?
Я покраснела от стыда, потому что подумала, что доктор Каниган смеется надо мной, но увидела, что он не шутит, и вдруг до меня дошло, что чужакам могут нравиться девушки с круглыми глазами, большими ступнями и белой кожей, потому что они сами такие же, как я.
— Забавно, — медленно продолжал он, — по всей Англии и Америке у многих девушек твоего возраста самая, может быть, большая проблема на сегодняшний день — как завить локоны. — Он вдруг улыбнулся. — Будь я на тридцать лет моложе, я бы променял миллион таких, как они, на одну такую девушку, как ты, Люси.
Я не совсем поняла, что такое «завить локоны» или что означает «променять миллион девушек на меня», но я поняла, что он сделал мне комплимент, и от этого мне стало очень не по себе. Если бы доктор знал, что я собираюсь сделать, он бы перестал меня уважать и уж никаких комплиментов я бы от него не услышала.
Глава 10
Двадцать минут спустя я шла вдоль мастерских и палаток, в которых работали золотых дел мастера. Здесь обитали и торговцы драгоценными камнями, но я выбрала золото. Сначала я прошлась перед мастерскими, стараясь решить, в которой из них мне может повезти. Мальчики-подмастерья раздували мехи маленьких кирпичных печей, внутри которых, в тиглях, плавилось золото. Мастера заглядывали в их утробы, чтобы посмотреть, как золото плавится, как меняется его цвет. Другие сидели за специальными лавками, орудуя формами, молотками, покрытыми кожей, тонкими резцами, щипцами странной формы. Не было видно ни небрежно разбросанных денег, ни золотых вещиц.
Я повернула за угол и пошла по узкой улочке за мастерскими. Если бы мне удалось забраться незаметно в мастерскую с черного хода! Может быть, я попаду на маленький склад, где удастся что-нибудь стащить. Только у шести мастерских был черный ход, я осторожно попробовала каждую дверь, лишь одна оказалась незапертой — в мастерской в самом конце улицы.
Сердце колотилось сильнее и сильнее, страх вперемежку со стыдом, словно лед, замораживал внутренности, вызывая растущее чувство тошноты. После первой кражи я думала, что привыкну и буду меньше бояться, но с каждым разом мне становилось хуже. В эту минуту я бы все отдала, чтобы повернуть обратно и отправиться домой. Но это было невозможно: я не могла вернуться с пустыми руками.