— Да, я тоже заметила, — рассеянно отозвалась Лариса. — Надежда Васильевна у себя?
— Нет. Она позвонила, предупредила, что сначала зайдет в налоговую, потом в банк. Здесь будет только к обеду.
— Напомните ей о счетах, которые мы выставили транспортной компании…
— «Трансвику»?
— Да. Надо проверить исполнение по решению арбитража. Если они и дальше будут тянуть волынку, пусть объясняются с судебными приставами.
— Хорошо, — Синара открыла ежедневник, чтобы сделать пометку. — Ой, чуть не забыла. Звонили из администрации — во вторник приглашают на совещание по Центру искусств. С собой надо принести предложения по организации и учебной программе бизнес-школы.
— Да, Сопронов и на том свете достанет, — с досадой произнесла Лариса и скрылась за дверью своего кабинета.
Синара насыпала в кофеварку свежемолотого кофе, налила воды и, пока прибор шипел и булькал, окутывая приемную дурманящим ароматом, понесла на подпись отпечатанные документы.
— Лариса Сергеевна, — кладя папку на стол своего шефа, начала Синара, но замялась, что было для решительной и компетентной секретарши не совсем характерно.
— Да? — Лариса оторвалась от бумаг и внимательно посмотрела на помощницу.
— Вы извините, конечно, что встреваю с личным вопросом, но, понимаете, мне… я…
— Что стряслось, Синара Ахметовна? — мягко спросила Лариса и улыбнулась.
— Ой, какая все-таки у вас замечательная улыбка, Лариса Сергеевна! — прижимая руки к груди, пропела Синара. — Прям как у этой, как ее…
— Неужели Джоконды? — усмехнулась Лариса.
— Да нет! У этой Джоконды хитрая улыбка — мне не нравится. И чего все восхищаются, не понимаю. Я про другую, современную женщину хочу сказать. Вспомнила! Как у Анджелины Джоли.
— Ладно, спасибо за комплимент. Так что вы хотели сказать?
— Вы же знаете про моего сынулю, Лариса Сергеевна. Через год оканчивает школу — надо бы о будущей профессии уже думать. А тут как раз вы бизнес-школу организуете. Запишите Рифката к себе, а? Пусть экономику изучает. Потом, может, пригодится ему эта наука. Как вы считаете?
— Боже мой, Синара Ахметовна, дорогая, куда записывать? Все пока на бумаге, как говорится, вилами на воде писано. Еще даже здание не отремонтировано. Эта история, я думаю, на полгода растянется, и даже больше. И потом, насколько я поняла, Центр рассчитан на школьников до пятнадцати лет. А сколько Рифкату, шестнадцать?
— Да, — упавшим голосом подтвердила Синара. — В декабре шестнадцать исполнится.
— Ну вот, видите?
— А чем старшеклассники-то провинились? Почему такие ограничения? Младшим, значит, все условия, а старшим что делать? Пиво хлестать да всякими хулиганствами заниматься? Своему-то я не позволю. Пусть только попробует — враз отцовским ремнем по заднице получит. А другие? Вон сколько их шляется, бездельников, с бутылками да сигаретами, а то и похуже…
— Я согласна с вами, — вздохнула Лариса. — Но такое решение приняла администрация.
— Им, конечно, видней. Бросили на произвол шестнадцатилеток, как будто они уже взрослые. Да какие они взрослые? Самый опасный возраст, — ворчала помощница, удаляясь к себе.
Оставшись одна, Лариса вновь взялась за документы, но разговор с Синарой не шел из головы. Впервые эта спокойная женщина предстала перед ней в роли возмущенной до глубины души матери.
Да, задетый за живое материнский инстинкт любую тихоню превратит в разъяренную медведицу, подумалось Ларисе. А что, если предложить на сегодняшнем совещании расширить возрастной ценз учащихся бизнес-школы? Тогда и Рифкат, и его одноклассники смогут записаться в нее. Точно! Так она и сделает.
Лариса взяла чистый лист бумаги и приступила к выработке основных положений по организации школы.
Совещание проходило в кабинете Сопронова. За длинным столом уместилось человек двадцать. Ларисе досталось место между «васильковой» блондинкой (правда, сегодня она была в ядовито-зеленом платье) и директором первой школы Бахтыровым. Напротив сидел Понедельников. Он старательно отводил взгляд, и Лариса понимала почему. «Боится встретиться с моим и смутиться. Бедный Валерка, что я с тобой сделала!» — мысленно посочувствовала она однокласснику и решила лишний раз не смущать его своим вниманием.
Сопронов профессионально вел совещание, поощряя креатив и пресекая демагогию. Ларисино выступление вызвало неподдельный интерес. Люди оживились — спорили, задавали вопросы, советовали, предлагали помощь. Она и не ожидала такой бурной реакции на свою речь, а потому — румяная, с задорным блеском в глазах, как никогда остроумная и словоохотливая — смело отстаивала свою точку зрения.