Но для Ларисы важным было не содержание разговора, а то, как говорит Алексей (они условились не применять наедине друг с другом отчеств), как он смотрит, как жестикулирует. Невольно она изучала его, привыкала к нему, а по сути открывала для себя новую планету. Ей все было интересно в нем: как он закуривает, как характерно покашливает после первой затяжки, с какой самоиронией высмеивает свои недостатки. А когда он задерживал чуть дольше обычного свой взгляд на ее лице, внутри у нее происходило едва заметное брожение. Не сумасшедший кайф, какой она испытывала от взглядов Кронберга, а именно легкое опьянение. Но оно волновало, и чем дальше, тем сильнее.
Внутренне сопротивляясь, она все же сравнивала отца с сыном. И сравнение это было не в пользу последнего. Мягкие, расплывчатые черты лица Дениса были повторением отцовских черт, но повторением скорее шаржевым, несерьезным. Сыну явно не хватало твердости, четкости, яркой индивидуальности — всего, что было характерно для внешности его отца.
Боже, как ей хотелось бы избавиться от сравнительного анализа! Он мешал наслаждаться обществом этого незаурядного человека, обаятельного и красивого мужчины.
То, что он был красив, она открыла внезапно, в таежном доме друга Азаровых, Евгения. Того самого Евгения, который первым подбежал к ней в лесу и напоил коньяком из фляжки.
Накануне они сидели всей компанией за большим столом и под командованием Надежды, жены Евгения, стряпали пельмени. Григорий Иванович был в ударе — шутил, смеялся, вспоминал случаи из детства, общего для троих мужчин, собравшихся за столом.
— Я вот что думаю, Женька, — обратился к другу Григорий Иванович, при этом незаметно подмигнув ему. — Фарш надо бы поразнообразней сделать, а то с одной медвежатиной пресно будет. Как считаешь?
— Почему с одной медвежатиной? Я туда волчатины подмешал, — не моргнув, возразил Евгений. — Ну того, помнишь, что в Мокром логу подстрелили?
— A-а, помню, конечно. Матерый волчище был.
Лариса, ничего не понимая, сидела с застывшей улыбкой, переводя взгляд с одного мужчины на другого, а те совершенно спокойно продолжали странный диалог.
— А для мягкости, чтобы, знаешь, мясцо соком пошло, я бобрятинки подпустил, — объяснял Евгений, сурово хмуря брови.
— A-а, понятно! А я-то думаю: чьи хвосты у крыльца валяются? Бобров, значит, завалил? Пару?
— Ну. А куда их больше-то?
— Григорий Иванович, — не выдержала Лариса, — что-то я не пойму, а из чего пельмени-то?
— Так мы же перечисляем с Женей: медвежатина, лосятина…
— Боже, еще и лосятина? — воскликнула напуганная не на шутку Лариса. — Да вы что, всех зверей тут истребили ради паршивых пельменей?! Не буду я их стряпать! Ешьте сами вашу волчатину!
Она вскочила и побежала в комнату, а за спиной раздался громовой хохот. Уже понимая, что ее разыграли, она все равно сердилась, теперь уже из-за розыгрыша. Что она им, школьница, чтобы так над ней подшучивать? Так и сидела в комнате, листая журнал, пока не зашел Алексей Иванович.
— Лара, ты не сердись на них. Дуракам закон не писан. Если бы ты видела, что они в детстве вытворяли, причем именно со мной, как с мелкотой безответной. О-о! Хотя и мне тогда не до смеха было.
Так что мы оба с тобой жертвы розыгрыша. Расскажу тебе один случай из сурового детства. Однажды прихожу из школы домой, а Гришка с Женькой что-то конструируют, причем из разного барахла: велосипедного колеса, дырявой кастрюли, куска фанеры, каких-то железяк… Я, естественно, заинтересовался, спрашиваю — что да почему? А они молчат и продолжают чего-то там прикручивать, прибивать. Меня же любопытство распирает — спасу нет. Я давай хныкать и канючить, мол, что вам, жалко? Тогда Женька по большому секрету раскрывает тайну: они по старинным чертежам, которые нашли у Женькиного деда на чердаке, собирают вертоплан. Завтра он будет готов, но не хватает батареек. Если, говорит, хочешь полетать на вертоплане, разбей свою копилку и дай деньги для общего дела. А у меня копилка в виде глиняного кота была. Вот я, значит, погоревал немного над своим котом, а потом взял молоток и грохнул по скульптуре. Там около трех рублей оказалось, и все пятаками, сумма по тем временам не маленькая. Гришка с Женькой забрали деньги, сказав, что сбегают за батарейками, и ушли. Ну а я остался ждать. Вечером мать пришла с работы, а я реву белугой, уже понял, что меня развели, как кролика. Вот такая веселая история.