Его отчаяние растрогало и взволновало меня. Правда состояла в том, что с нашей первой встречи я была одурманена и неуклонно стремилась к погибели.
— А я тебе нравлюсь? — спросила я. Дурацкий вопрос!
— Сама-то как думаешь? — Он повернул голову, улыбаясь и явно радуясь, что я сказала глупость.
— Почему я тебе нравлюсь? — задала я следующий, не менее идиотский вопрос.
— Разве для любви непременно нужна причина? — разозлился он.
— Я еще не пришла в себя после разлуки с другим, — призналась я и расплакалась.
— О! — ласково произнес Ник, обнимая меня и гладя по волосам. — Когда ты такая, я готов без памяти влюбиться в тебя. Я бы все отдал, чтобы ты сейчас оказалась со мной в постели. Но ты так расстроена, а я не хочу пользоваться твоим состоянием. Может, когда-нибудь ты сама захочешь этого.
Он взял меня за руку и прижал ее к своему паху. Под моей ладонью его член был тугим и напряженным, как мощная, сжатая до предела пружина. Я даже ощутила влагу, проступившую сквозь ткань брюк. Словно обжегшись, я отдернула руку.
— Проводить тебя домой? — спросил он тихо.
На пороге моего дома мы попрощались.
— Ты завтра свободна? Мне хотелось бы каждый день проводить с тобой, — умоляюще произнес Ник. — Подумай. Ведь нам хорошо каждое мгновение, когда мы вместе, даже если просто сидим рядом и смотрим видео. Это же не просто так. Ты мне по-настоящему нравишься, иначе я не подарил бы тебе книгу Германа Гессе. Ну, посмотри на меня, ну, послушай! Детка, ты совсем не такая, как другие, ты полна противоречий, и меня это просто покорило!
После того разговора вечерами мы повсюду ходили вместе — и в рестораны, и в бары. Иногда Ник брал с собой своего помощника — американца в очках, а я приглашала Чжушу и Сиэр.
Ник знал о предстоящем приезде в Шанхай Эрика. Однажды он сказал Чжуше:
— Я переживаю за Эрика. На вид он спокойный и разумный парень, но в глубине души — большой фантазер.
— А я беспокоюсь только о себе, — ответила Чжуша.
— Мужчины стали мне безразличны.
Тут встряла Сиэр:
— Я читала в какой-то статье, что люди с тонкими губами рассудочны и бессердечны, а с пухлыми — надежны.
После этих слов мы все, не сговариваясь, повернулись к Нику и посмотрели на его губы. Он широко улыбнулся, сверкнув безупречными белоснежными зубами.
По мнению Ника, ночная жизнь в Шанхае была типичной для любого крупного города. Это верно. За три года со времени написания «Крошки из Шанхая» светская ночная жизнь здесь стала разнообразнее и сложнее; многое изменилось: все меньше эпатажных художников, бросающих вызов условностям, все больше менеджеров высшего звена, упакованных в строгие костюмы и похожих на зачехленные, аккуратно свернутые зонты.
В какой бы ресторан я ни пришла, непременно заглядывала в туалет. Я убеждена, что как о шкуре леопарда можно судить по одному пятну, так и качество обслуживания в заведении можно определить по состоянию и внешнему виду туалетной комнаты.
Например, в туалете заведения под названием «ТМСК»{106} рядом с зеркалом был установлен большой хрустальный лотос. Стоило к нему прикоснуться, как из каждого лепестка вытекала струя воды. Должно быть, у владельца заведения с лотосом были связаны какие-то религиозные ассоциации.
В туалете клуба «Номер 7» были развешаны фотографии; на одной из них толстяк жирными пальцами мусолил пачку банкнот. Этот клуб раньше служил притоном известному преступному авторитету 30-х и 40-х годов Ду Юэшэню. Туалет в баре «Двери» не отличался оригинальностью: все стены были в зеркалах в стиле барокко, в которых многократно отражался каждый посетитель. В «Ва-Ва» на стене туалета расположилась огромная коллекция бабочек, что поначалу казалось необычайно красивым, но затем от такого множества мертвых насекомых становилось не по себе. В «Гранд Хиатт 88» внешняя стена туалета была из толстого стекла, отчего возникало впечатление, что писаешь на виду у всего города. А в «Парке 97» туалет был оформлен в вычурном стиле — повсюду розовые светильники, обитая красной тканью софа и белые цветы. Очень смахивало на бордель в старом Шанхае. В мягком розовом свете кожа любой женщины выглядела нежной и безупречной. Даже темных кругов под глазами не было видно. У дверей туалета раньше дежурила служащая, которая за отдельную плату могла сделать массаж.
Почему-то я вспоминаю об этой массажистке с особой теплотой. Во время работы у нее на лице было безразличное выражение. А от складок просторной белой рубашки всегда пахло сухой лавандой, словно ее только что достали из старого деревянного сундука, где лежала лавандовая отдушка.