Жена поцеловала его снова, на сей раз долго и глубоко. Она раздвинула его губы кончиком языка, проникла внутрь и нашла его язык. Два горячих влажных жала то переплетались, то боролись. Ей казалось, что его сердце стучит прямо ей в грудь и может пробить ее насквозь.
Да, ей немножко больно. Но гораздо больнее ей оттого, что они так долго не были вместе. Гораздо больнее от голода по нему, который иссушил ее за последние несколько дней. Она так его хотела, что едва могла дышать. Кто бы он ни был, она любила его всегда.
Наконец он отстранился от нее, прервав поцелуй, после которого они оба едва дышали, посмотрел ей в глаза и прошептал:
— С того момента, как я увидел тебя в том самолете, — он покачал головой и улыбнулся углом рта, — я только одного хотел в этой жизни — тебя. Ты — все, что мне было нужно.
Она ничего ему не ответила, только быстро, как змея, скользнула вниз и расстегнула кнопки на его брюках. Он часто задышал и крепко стиснул ее талию, пока ее нетерпеливые пальцы сражались с его одеждой. Наконец она освободила его затвердевшую плоть и, полюбовавшись ею секунду, провела пальцами по всей ее мощной длине. Она двигала рукой вверх и вниз, с ощущением своей власти глядя, как он запрокидывает голову и в наслаждении прикрывает глаза.
Эбби начала поглаживать большим пальцем по самому нежному и чувствительному месту. Он снова опустил голову и посмотрел ей в глаза, и Эбби призналась:
— Когда та машина летела на меня, и понимала, что сейчас могу умереть, я могла думать только об одном: «Я никогда больше до него не дотронусь, я никогда больше не смогу его поцеловать».
Он уткнулся лбом в ее волосы и на выдохе прошептал ее имя.
Не разжимая руки, она медленно поднялась с колен, глядя вниз на него, прошептала:
— Мне казалось, что я через минуту умру. Но я думала только о том, как ужасно, что я больше никогда не смогу к тебе прикоснуться. Ты мне так нужен. Хочу, чтобы ты был во мне.
— Я тоже хочу этого, малыш, — сказал Люк и задохнулся, потому что она опустилась на него. Медленно, по миллиметру, она вводила его в себя, погружала его в свои нежные влажные ножны, и оба чувствовали радость, которую никто из них не мог найти больше нигде в целом свете.
В бархатной темноте, едва растопленной светом лампы, они двигались вместе, неотрывно глядя друг другу в глаза. Переплетясь телами, они гнались и охотились за маленьким взрывом, который унесет их. Время остановилось, и весь мир исчез, и ничто больше не имело значения, только эта комната, и темнота, и жар, который они дарили друг другу.
Ей показалось, будто цветок распускается у нее внутри от его толчков. Она откинула голову, впилась в его плечи ногтями и выкрикнула его имя. Люк застонал и, не выпуская ее из объятий, откинулся на кровать.
Парой часов позже Эбби успокоилась у него на груди и с тихим удовольствием слушала, как его сердце мерно стучит у нее под ухом. Он спал, но и во сне крепко прижимал ее к себе одной рукой.
А Эбби не могла сомкнуть глаз. То ей чудился синий автомобиль, стремительно надвигающийся на нее, то вдруг она представляла Люка в темном переулке и чей-то пистолет, направленный на него. Все шпионские фильмы, которые она когда-либо видела, проплывали у нее в голове, пугая и мучая ее. Ее мучили мысли о тех неведомых ей опасностях, которые подстерегали его всякий раз, когда он уезжал из дома.
А она-то думала, что он едет мирно заниматься компьютерами. И никогда ничего не подозревала.
Все время, пока она его знала, ей ни разу не пришло в голову, что у него есть такая тайна. Из чего можно сделать вывод, что ее муж — настоящий ас. Этот человек научился раздваиваться. Этот человек знал, как совмещать жизнь, полную государственных интриг, с мирной домашней жизнью, в которой она, можно признаться, была совершенно счастлива.
Она провела рукой по его груди — просто чтобы почувствовать, какой он большой и теплый.
Теперь она понимала, что не только ей было больно от его лжи. Точно так же было больно ему самому, а может быть, и еще хуже.
Каково это было Люку — входить в дом и с первой же секунды постоянно притворяться! Никогда не позволять себе полностью расслабиться. Все время переживать за нее и заботиться о ее безопасности.
Эбби даже зажмурилась на секунду, вспомнив о том, как она мучила его последние несколько месяцев. Она нападала на него, требовала от него откровенности, требовала объяснить, почему существует эта пропасть между ними, которую она чувствовала все более и более явно. Люк, наверное, просто разрывался пополам между желанием открыться ей и невозможностью это сделать.
Как же он справлялся со своей работой? Как он мог сосредоточиться, как он вообще сумел выжить, если все время помнил и беспокоился о ней? Она подвергала его опасности. Но ведь она же не знала.