– Но это не так уж забавно теперь, когда вы можете себе позволить купить целый пакетик?
– Ну, я признаюсь вам, Скотт. Пять недель назад доктор сказал мне, что я больна. С тех пор почти все кажется мне вкуснее, чем было раньше. – Она сказала об этом, как о простом факте, без всякого выражения «пожалейте меня» в голосе.
– Бини, простите. Могу я вам чем-нибудь помочь? Есть какие-нибудь лекарства…
– Это зашло уже слишком далеко. Долгое время я чувствовала себя паршиво и все время говорила себе, что нужно пойти провериться, но вы знаете, как это бывает: ленишься или боишься себе признаться, не хочешь узнать… И все равно пугаешься еще больше, когда становится действительно плохо. Так что идешь к врачу, когда уже не дотянуть до вечера, и к тому времени уже понимаешь, что дело плохо. – Она закусила губу и покачала головой. – Помните такое слово – «дурь»? Вы же преподаете английский. Почему никто больше не употребляет этого слова?.. Так или иначе, я решила, что буду принимать их лекарства и проходить процедуры, но если они помешают мне вести нормальную жизнь, тогда ну их к черту – я проживу свои дни так, как хочу. И вот видите этот пакетик печенья? Я съела три, а сейчас положу его обратно на полку и не заплачу́, как в былые дни. Укравши однажды – вор на всю жизнь. Но все равно печенье уже не будет таким вкусным, как тогда.
– Не хотите ли пойти выпить чашечку кофе?
– Нет, теперь мне пора убирать в доме. Это одно из занятий, которые я очень люблю. Входишь в дом, вовсю работаешь целый день, приводя все в порядок, а потом вручаешь его хозяевам и даешь им пожить там еще неделю.
– Вы определенно лучшая уборщица из всех, кого мы знали.
– Спасибо, Скотт. Я рада, что вы это сказали.
Естественно, Роберта была потрясена, когда я рассказал ей об этой встрече. Она задала тот же вопрос и села в том же печальном молчании, в каком я вел машину домой из магазина. Мой отец называл это «прикосновением к бритве»: когда узнаешь, что кто-то из твоих знакомых умер или умирает, первое побуждение – отдернуть руку, как будто дотронулся до лезвия.
– Мы можем что-нибудь сделать?
– Позволить ей убирать в доме. Она сказала, что теперь любит это больше всего.
– Приводить в порядок все ее дома, да?
– Пожалуй, можно сказать так. Она сказала это таким будничным тоном. «Я больна, и поздно что-либо предпринимать». Каким-то странным образом это напомнило мне ее рассказ про умершего кролика.
Я уже собирался войти в аудиторию, когда услышал за спиной голос:
– Скотт?
Обернувшись, я увидел Бини с неуверенной улыбкой на лице, в руках она сжимала маленькую блестящую красную сумочку.
– Бини! Вы здесь занимаетесь?
– Нет, я хотела спросить вас: это ничего, если я посижу на вашем уроке? Сегодня сразу после вашего ухода я позвонила Роберте, и она сказала мне, чтобы я шла не сомневаясь. И я подумала: почему бы и нет? В худшем случае он мне откажет.
– Конечно заходите. Мы проходим рассказы Натаниеля Готорна. Вам они знакомы?
– Нет, но это ничего. Я хочу посидеть на занятиях и посмотреть, как это делается. Предмет не важен.
– Тогда, мадам, заходите, пожалуйста.
Студенты были уже в аудитории и, когда мы вошли, с интересом посмотрели на Бини. Я представил ее как доктора Рашфорт и сказал, что она посидит на этом занятии и понаблюдает. Раньше я никого не приводил на занятия, и потому моя коллега вдвойне заинтересовала ребят.
Впервые я видел ее в чем-то ином, а не в спортивной одежде. На ней была коричневая, как скамейки в парке, юбка и такой же джемпер поверх белой блузки с большим бантом на шее. В таком наряде она почему-то казалась меньше. В спортивном костюме Бини была серым сгустком энергии, а в сегодняшней одежде словно пыталась вписаться в группу зануд.
Во время семинара я краем глаза следил за ней. Она все время улыбалась, что напомнило мне улыбку, которую мы натягиваем, когда нам говорят что-то на незнакомом языке и мы не хотим обидеть говорящего. Смутный отсутствующий взгляд. От этого мое недоумение, зачем она пришла, стало еще сильней.
Когда семинар закончился, Бини осталась на своем месте. Я подошел к ней.
– Они любят вас, не правда ли? Ваши студенты.