— Гармония — в молчании, — объяснил он, уже построив в Испании вигвам, приняв буддизм и выйдя с нами на связь. — Я искал спокойный путь на этой планете.
— Ага, и страшно для нас неудобный, — парировала я, заключая его в объятия и чувствуя, как мое сердце разрывается от боли и счастья. В глубине души мне нравится его вигвам, пахнущий дымком, и сама простота его жизни. Это место стало для меня чем-то вроде рая, куда я могла бы сбежать и вкусить совсем другой жизни. Я приезжаю сюда как минимум четыре раза в год, как правило, с детьми, иногда с Грегом. Сэмми прорезал в брезенте шесть дырок под окна, вставил туда стекла и деревянные рамы. Этим своим усовершенствованием он страшно гордится.
— До этого ведь никто из индейцев не додумался, а?
В детстве мы уговорили родителей не расселять нас по разным комнатам и по утрам, валяясь в кроватях, любовались облаками. Мы придумали игру «Звери в небесах» — один из нас высматривал на небе облако в виде какого-нибудь животного, а второй пытался это облако найти.
— Единорог, — произнес Сэмми, лениво макая чипсы в кактусовую сальсу (его фирменное блюдо), когда во время моей последней поездки в Испанию мы лежали на вершине горы.
— Разве мифических животных можно называть? — усомнилась я, ревниво вглядываясь в пушистые облака над головой.
— И ты это спрашиваешь у человека, который живет в вигваме?
Я обняла его, вдыхая его чистый братский дух. Мне нравилось, что он не растерял иронию и способность смеяться над самим собой. Китти с Лео тоже играли в «Зверей в небесах». Сэмми они называли «дядюшкой Шизиком». Вместе они ходили в горы, где он рассказывал им о бабушке, которой они так и не узнали.
Мама умерла двенадцать лет назад. А я все еще злюсь на нее за то, что бросила меня одну, без материнской поддержки и помощи, с трехлетним сыном и огромным беременным животом. Мама Грега не считается. Мы ее не так-то часто видим, а когда видим, мечтаем, чтобы этот раз стал последним. Многие дети проходят через период страха, что их усыновили. А вот Грег на это надеялся. Он жил с ощущением, что его отдали в какую-то чужую семью, словно он — незваный гость на неинтересной ему вечеринке. Он совершенно не походил ни на своих братьев, ни на сестер. Все они — блондины с карими глазами, он же — жгучий голубоглазый брюнет. Его родные были ирландскими методистами, и в доме существовало табу на любое спиртное, кроме «Бейлиса», который почему-то считался безалкогольным, так что на всех семейных сборищах распивали именно его. Лица дядюшек и тетушек приобретали красный оттенок, и дом оглашался глубоко прочувствованными звуками «Малыша Дэнни»[6]. Эти моменты относились к числу редких счастливых воспоминаний, доставшихся Грегу. Его отец, единственный близкий человек в семье, продержался недолго — когда Грегу исполнилось восемь, папа сложил с себя полномочия отца семейства и уехал в Америку, якобы посмотреть, стоит ли семье туда перебираться. Конечно, обратно он так и не вернулся. Его лицо было безжалостно вырезано из всех семейных фотографий, которые имелись в доме в несметном количестве. Грег помнил, как его мать ночи напролет сидела над фотографиями с острыми маникюрными ножницами. Он спас несколько отрезанных отцовских голов, когда мама не видела, и с тех пор хранил их в кошельке — свою единственную память об отце. Произносить имя беглеца вслух строго запрещалось, и жизнь семьи четко разделилась на два периода: ДС (До События) и ПС (После События). Мать Грега, Эди, все годы ПС провела с презрительным выражением на лице, словно постоянно чуяла какую-то вонь. Когда родился Лео, Грег с облегчением, которое чувствует тонущий, выбравшийся на сушу, сказал:
— Наконец-то у меня есть семья, которая мне нравится.
Я устала. Иногда пациенты меня просто выматывают. Правда, обычно такое происходит, когда я не совсем хорошо себя чувствую и позволяю их проблемам проникать в мою жизнь. Я поднялась по лестнице и обнаружила на кухне Грега. Он носился туда-сюда, хлопал дверцами, заглядывал в кастрюли и шкафы и все больше и больше бесился. Волосы у него стояли торчком, как ершик для туалета, а вокруг талии был повязан ярко-красный в желтый горошек фартук Китти для фламенко. Он ему шел. Грег махал правой рукой, изображая то, что делает нужный ему предмет, и, кажется, произносил какие-то заклинания, чтобы этот самый предмет нашелся.
— Половник? — угадала я. — В ящике слева, если только ты его уже куда-нибудь не перепрятал.
— Попробуй, — протянул он мне ложку с супом. — Ну? Вкусно, а? — Он нетерпеливо затряс головой.
— Просто чудесно, милый, но…