Я дала ему свой номер. А как же иначе, особенно после истории про птицу с подрезанными крыльями? Внезапно мне захотелось уйти. От открывшихся возможностей у меня закружилась голова, и я испугалась. Подхватив куртку, я пробиралась к выходу, когда меня перехватила ПП, размахивая билетами прямо у меня перед лицом.
— Билеты на шоу Фру-Фру! Скоро станет самым модным во всем городе! — воскликнула она.
ПП — королева халявы. Уже в четырнадцать она умудрялась доставать бесплатные билеты на поп-концерты, даже если выступали The Who или Реджи[7] (для нас — Элтон Джон). И даже теперь, став богатой и преуспевающей дамой, она обожала разнообразную халяву.
— Нет, Пэ-Пэ, спасибо, я уже ухожу, — отказалась я.
— Пошли повеселимся! А потом двинем на вечеринку в честь премьеры! У меня пропуск!
— Разумеется, — пробормотала я, стараясь улизнуть, пока она меня не переубедила. У ГШ просто талант заставлять людей делать то, чего хочется именно ей.
Я оглянулась и увидела Рути, припертую к стене Занудой Брайаном. Она была в панике.
— Нам пора, — заявила я, взяла Рути под ручку, вежливо улыбнулась Брайану и препроводила ее до дверей.
— Я тебя люблю, — выдохнула Рути. — Всегда любила и всегда буду. Никогда ни слова тебе поперек не скажу и никому другому не позволю.
— Да, ты меня не заслуживаешь. Я гораздо лучше тебя, — согласилась я. — Ты вот мне не помогла, так что в следующий раз выпутывайся сама.
Я обрадовалась, что Рути не заметила, как я разговаривала с Иваном. Мне пока хотелось сохранить нашу встречу в тайне. Заговорить о ней вслух значило признать, что между нами что-то зарождается, а я еще не была готова это признать, даже перед собой.
Приехав с вечеринки, я медленно кралась по спящему дому. Вдруг невесть откуда выплыла призрачная фигура. Я подпрыгнула от страха, но это оказался Лео.
— Ма, слышь, дай пятеру, а то мы, типа, там, с пацанами завтра, ну, типа того.
В переводе на взрослый английский это значило: «Не одолжишь ли ты мне пять фунтов, мама? Мы с ребятами хотим завтра вечером пойти погулять». Чувство вины за развратные мысли, порхающие в голове, заставило меня безропотно выплатить родительскую пошлину. Потом я пошла и смыла макияж — как всегда, ибо всем известно, что если этого не делать, то сгоришь в аду, — и плюхнулась в кровать к храпящему мужу.
— И явились они огромною толпой, и были антибиотики разделены между ними, — пробормотал он во сне.
Странно, я так привыкла делиться с Грегом всеми новостями, что с трудом удержалась, чтобы не растолкать его и не разболтать самую поразительную из последних сплетен: я только что встретила удивительного и восхитительного мужчину.
Проснулась я в приподнятом настроении. Я нежилась в воспоминаниях о предыдущем вечере, разбирала их на кусочки, словно ребенок, растягивающий удовольствие от запретной шоколадки перед ужином. Моя радость немного поутихла, когда я вспомнила, что сегодня — обычный рабоче-учебный день. На кухне, как всегда по утрам, лениво перемещалась Беа, как раз тогда, когда всем надо было пошевеливаться. Меня это страшно раздражало. Я ввалилась в кухню и начала разыскивать чайник.
— Грег, чайник, — отрывисто бросила я.
— Вуаля! — воскликнул он и снял его с холодильника с таким видом, будто вытащил кролика из шляпы.
— Может, тебе стоить тренировать память не на тех вещах, которые необходимы всем нам? Может, избавишь нас от своих гребаных выступлений хотя бы по утрам? — разозлилась я.
— Мама! — раздался возмущенный голос Китти из-за груды пачек с хлопьями.
Я взглянула на кухонные часы.
— Китти, прекрати. Закон о ругательствах вступает в силу только с семи сорока пяти утра.
Китти высунулась из-за хлопьев, чтобы взглянуть на меня.
— Кто-то сегодня очень злой, — протянула она. — Кто-то вчера напился?
— Так, полиция нравов проснулась, — пробормотала я. — Вообще-то я выпила один бокал шампанского, что могут подтвердить свидетели.
Беа улыбалась. Такое зрелище мне доводилось видеть не чаще, чем ортодоксального еврея, устроившего пикничок со свиным шашлыком у Стены Плача.
— Беа, с тобой все нормально? — уточнила я.