Ребячливая, глупая, никак неспособная повзрослеть Изабель. Я приняла лекарство и немного успокоилась. Не хватало, чтобы завтра на свадьбе у меня случился приступ удушья. Если не нюхать специально букет, то этого можно избежать, думала я. Мой букет был вполне традиционным: красные и белые гвоздики, в окружении гипсофилы.
Я снова легка и попыталась заснуть. Но у меня ничего не получалось. Пришлось зажечь свет. Состояние было такое, что даже читать я не могла как следует: я не могла сосредоточиться. В конце концов я сошла вниз и приготовила себе чашку чая.
Я старалась не шуметь, но через пять минут Алисон тоже появилась на кухне. Я молча достала вторую чашку и тоже приготовила ей чай с молоком.
– Я услышала внизу шум, – сказала Алисон.
– Не надо было спускаться, – вполголоса ответила я. – А вдруг вместо меня здесь орудует бандит? Он бы проломил тебе башку.
Она засмеялась.
– Риск, конечно, был, – согласилась она. – Но, кроме того, я слышала, как открывается дверца холодильника. Вряд ли бандит заинтересовался содержимым нашего холодильника.
Некоторое время мы пили чай молча.
– Не можешь уснуть? – спросила Алисон.
– Сидела бы я здесь, если бы могла уснуть!
– Неужели со мной будет то же самое? – задумчиво спросила Алисон.
– Не знаю, – вздохнула я. – Может быть, это в порядке вещей. Лежишь без сна и думаешь, а правильно ли ты поступаешь, выходя замуж. И вспоминаешь всю свою жизнь, и надеешься, что впереди тебя ждет только хорошее.
Алисон понимающе кивнула.
– Не то чтобы я не хотела выходить за него замуж, – продолжала я. – Просто человек всегда надеется, что все будет так, как он хочет. И в конце концов понимает, что так не бывает.
– Но ты же всегда можешь развестись! – беспечно заявила Алисон.
– Странно думать об этом перед свадьбой, – усмехнулась я. – Как можно стоять в церкви и думать, что это все не имеет значения, потому что в любой момент ты можешь подать на развод? Хочется надеется, что выбор сделан.
– Слушай, значит, у тебя завелись сомнения? – Она долила себе в чашку молока.
– Нет, – ответила я. – Просто мысли.
Мы сидели в молчании. Вдруг стрелки кухонных часов сделали крутой разворот по циферблату. Это значило, что им требуется новая батарейка.
– Тебе не обязательно выходить за него замуж, – мягко сказала Алисон. – Если ты не хочешь.
– Не говори глупостей! – Я встала и вымыла свою чашку под краном. – Сегодня ночью он гуляет с сослуживцами. Я просто волнуюсь, что завтра утром он не сможет явиться на бракосочетание.
– О Изабель! Только не это!
– Согласна. Но похмелья ему все равно не избежать.
Она захихикала.
– И глаза у него будут розовые!
– Ты даже это заметила? – воскликнула я. – Что у него становятся розовые глаза?
– У большинства людей так происходит.
– Но он обещал, что не будет много пить.
– А когда из мастерской возвращают фотографии, то объясняют, что надо делать, чтобы глаза не были красными. Когда снимают со вспышкой, надо отойти подальше.
Мне тоже стало смешно:
– А они не объясняют, что накануне вечером нельзя много пить?
Через некоторое время мы разошлись по своим комнатам.
Утро наступило абсолютно волшебное. На безоблачном небе светило яркое солнце, с юга – просто чудо какое-то! – дул легкий ветерок, так что стало даже почти тепло.
В доме царил хаос. Мать взяла на себя командные функции в смысле регулирования очереди в ванную. Ян решил проявить сознательность и принести пользу обществу: он впервые в жизни собрался погладить себе рубашку и моментально прожег в ней дыру. Алисон объясняла ему, что позиция три на утюге означает: "очень горячо". Отец бродил вокруг дома, подыскивая слова для своей торжественной речи.
Я вспомнила о решении Жюли сходить с утра перед свадьбой в ресторан позавтракать, и мне тоже захотелось последовать ее примеру. Накануне я заснула только около пяти, и вид у меня был соответствующий. Вокруг глаз черные круги, пятна на лице стали еще ярче. Я долго боролась с ними с помощью клерасила, чтобы подготовить кожу для косметики.
В одиннадцать мы с Алисон отправились в парикмахерский салон.
– Как только вернусь из Венеции, сразу же остригусь! – мстительно пообещала я своей стилистке.
– Вам и так очень хорошо, Изабель, – ответила она. – Немного терпения, и ваши волосы сами улягутся, как надо.
– Терпение не относится к числу моих самых сильных качеств.
– Придется побрызгать спреем, – задумчиво сказала она.
Я не возражала, хотя от спреев у меня неминуемо начинался приступ удушья. Пока она брызгала, я задержала дыхание, выжидая, пока в воздухе прекратится движение ядовитых молекул. Но приступ все равно начался. Минут восемь я задыхалась под участливые взгляды Алисон и стилистки, и слезы катились у меня из глаз. Потом я заплатила за прическу, и мы покинули салон. Домой мы возвращались на машине.
– Замечательно! – бурно реагировала Алисон. – Это тот самый день, когда все исполняют только твои желания!
– Это тот день, когда все стараются меня не огорчать, – поправила я. – Но это тоже приятно.
В доме воцарились тишина и покой. Отец наконец нашел нужные слова, мать делала макияж, Ян взялся гладить другую рубашку, и на этот раз ее не испортил.
– Волосы тебе хорошо уложили, – сказала мать, глядя на меня. – У тебя такой юный вид!
– Спасибо.
– Я приготовила суп и сэндвичи. Не забудь, что до ужина еще очень далеко.
– Я не хочу есть.
Желудок у меня словно свело, по всему телу периодически прокатывались волны адреналина, которые отдавались в животе болью. Но мать едва не насильственно накормила меня куриным супом и сэндвичами, и я поняла, что она права.
– Кстати, когда ты была в парикмахерской, звонил Тим, – сообщила мать как бы между прочим.
– Ну и? – с беспокойством спросила я.
– Он сказал, что к полуночи благополучно вернулся домой и в два часа будет ждать тебя в церкви. – Тут она наклонилась ко мне поближе и доверительно сообщила: – Должна сказать, Изабель, что у меня были серьезные сомнения в правильности твоего решения. Но теперь мне кажется, что все к лучшему. Раньше Тим еще не созрел для брака. А теперь созрел.
– Да и я тоже изменилась, мам.
– Ты всегда была созревшей, – уверенно сказала она. – Девушки раньше созревают.
Оставалось только прикрепить на голове фату. Алисон помогла мне это сделать, и мы обе отступили на шаг от зеркала.
– Изабель! Как красиво!
– Спасибо.
– И фата замечательная.
Я фыркнула.
– Мне не хотелось никаких длинных вуалей. Это все Тим придумал.
– Ему-то что?
– Наверное, это какая-то мужская фантазия относительно девственных невест и всего такого прочего.
Алисон залилась смехом.
– Опростоволосился один раз, а теперь из кожи вон лезет!
– Алисон Кавана! – Я слегка ткнула ее в бок. – Не смей говорить мне о нем такие вещи!
– Правда глаза колет! – радостно сообщила она.
Я поправила вуаль. В это время в комнату вошла мать и при виде меня начала плакать. Я обняла ее и сказала, что люблю ее, но она продолжала рыдать мне в плечо, и я боялась, что весь ее макияж останется на моем платье.
– Ладно, – наконец успокоилась она. – Ничего с твоим платьем не случится. Кстати, отец хочет сделать фотографию в саду.
Торжественной процессией мы спустились вниз. Отец сделал нашу фотографию возле кухни. Потом мы установили фотоаппарат на таймер и все встали под яблоней. Камера зажужжала и сфотографировала нас.