— Это тебе кажется: любовь особые очки надевает. Сквозь них видишь то, что хочешь и как хочешь.
Я спросила: правда ли, что в институте он был первым в их выпуске, занимался, наверно, очень много? Олег удивился:
— Нет, я больше мячик кидал… Ну, за девочками еще бегал.
— А Анатолий?
— Вот он действительно сидел за книгами как проклятый! — с уважением проговорил Олег.
Мне все хотелось узнать, отчего это получилось: институт они с Анатолием кончили вместе, Анатолий уже начальник, а Олег у него подчиненный. Олег оказал:
— Ну, у кого как сложится. Я после института уехал в Сибирь работать, а Толька остался, у него путь в начальники прямее был.
— Почему же его оставили, а тебя нет?
— Меня тоже оставляли, да, понимаешь, одна интересная работенка подвернулась. Знаешь, что такое угольный комбайн? Я уже было взял направление в лабораторию, где сейчас работаю, но в это время случайно, у Тольки дома, познакомился с одним человеком. Из Кузбасса. Очень мне показался заманчивым метод крупного скола угля. — Он потер виновато пальцем нос, чуть сконфуженно стянул со стола листок бумаги, ручку и, уже почти забыв обо мне, начал чертить, говорить, снова чертить…
Я терпеливо ждала, кивала в такт его словам, будто что-то понимаю, и мне было очень приятно вот так рядом сидеть с ним. Ведь Анатолий почти никогда не говорил со мной о своей работе, да еще как с равной. Олег весело заключил:
— Бились, бились мы с ним почти три года, и все-таки заработал он у нас, голубчик!.. — Он отложил листок, повернулся ко мне.
— Это что же… — спросила я, — под землей тебе пришлось работать?
— Ага.
— Ну, а результат?..
— И сейчас работает как миленький!
У меня хватило ума не переспрашивать, какой же все-таки получился от этого результат для него самого, для Олега.
— Познакомился ты с этим человеком из Кузбасса у Локотовых, значит, и Анатолий его знал?
— Ну?
— Почему же поехал ты, а не он?
— Анатолия как-то не заинтересовал этот комбайн…
— А как он в наше КБ попал?
— Мое-то место освободилось.
— Слушай, а может, Локотовы все это специально подстроили? Ну, зная тебя!
— Что ты!..
— Нет, ты не понял! Понимаешь, не прямо подстроили, а косвенно?.. Ну не знаю, как лучше сказать… Не мешали, чтобы это случилось, что ли?..
И тут я впервые заметила, что очень уж многое в жизни Олег считал мелочью…
— Слушай, — опять спросила я, — а почему Снигирев на тебя все время сердится?
— Он не сердится… То есть немного недоволен, конечно, что я держусь как-то так… С диссертацией — это уже второй случай, я ведь у него и диплом готовил, он мне предложил место в КБ, а я в Кузбасс сбежал. Ну старик и ворчит. Он замечательный человек! — с восхищением уже закончил Олег, — Настоящий ученый.
Анатолий тоже считал Снигирева настоящим ученым, а отношения у них другие…
— А как ты снова в Ленинграде оказался?
— Очень просто. Снигирев был в командировке у нас в Кузбассе, а мы с комбайном уже все кончили, и у Филиппыча как раз появилась идея насчет элеваторного ковша. Он и добился моего перевода.
— А может, тебе все-таки защитить диссертацию?
— Зачем? Никуда она от меня не уйдет.
— Вы ведь с Анатолием на пару работали? — Ага. С ним очень приятно: как будто все время тебя кто-то уздой придерживает. Я бы с ним всю жизнь проработал! Мне не хватает его обстоятельности, дотошности. Он идеальный исполнитель. Творческий исполнитель. А насчет диссертации… Отрицательный результат тоже результат.
Этого я не поняла, но спросить не решилась. Если Анатолий иногда говорил со мной о работе, все было понятно: он говорил популярным языком, языком для постороннего. А Олег, казалось, считал, что я и так должна все понимать. Или работа Олега была более сложной и трудной?.. Но, странное дело, он как будто совсем не занимался ею. Я, правда, теперь не бывала в лаборатории, но и вечерами Олег не упоминал о новом варианте машины. Только иногда посредине разговора вдруг задумывался, потирал пальцем нос, вздыхал, но, заметив мой взгляд, тотчас улыбался. И Ксения Захаровна ничего не говорила ему, это уж мне было совсем непонятно. Человек, который дорог ей как сын, запутался с работой, отказался от готовой диссертации, и она молчит, будто ее это не касается. Больше того, она видела, конечно, что мы с Олегом любим друг друга, собираемся пожениться, но ее совсем не интересовало, где мы будем жить, что и как изменит это в ее собственной жизни. Бывая у них, я почти всегда видела Ксению Захаровну за книгой. Как-то, вынув изо рта папиросу, она подняла на нас свои широко поставленные глаза и сказала: