— Верно, Женька! — восхищенно произнес Олег.
И я видела, как блеснули у нее глаза.
— Ну, знаете, это уж!.. — сбычившись, оскорбленно ответил Коробов. — Автоматом себя не считал, спасибо! — И замолчал.
А Женя с неумолимой напористостью, вроде той, что бывала у Лидии Николаевны, договорила:
— А бездумная, слепая старательность часто доводит дело до провала.
И опять Олег одобрительно посмотрел на Женю. А мне было это обидно, потому что сама я никогда бы не сумела так поддержать Олега, как она. И тут я подумала, что серьезно мы с Олегом еще ни разу не поговорили о жизни. И опять испугалась. Неужели прав Анатолий?
С ним мы тоже почти не говорили об этом, но я знала, что с ним мне этого и не нужно. А с Олегом? Я чувствовала, что с ним должна быть другой. Но какой? Посмотрела на Анатолия. Он сидел рядом с Вагиным, молчаливый, подтянутый, воспитанный. Встретившись со мной глазами, поспешно отвернулся. Ох, как все сложно и трудно у меня!..
А Вагин с Яковом Борисычем заспорили между тем о литературе:
— Вот в этом-то все и дело, дорогой вы мой, что разговоры о так называемом положительном герое просто не нужны, и все тут! Он должен быть, и — все! А разговорчики вокруг него, хотите вы того или не хотите, вносят элемент сомнения в самом праве на его существование! — веско произносил Вагин.
— Вот в этом, Виктор Терентьич, — очень серьезно отвечал ему Суглинов, — и есть главное у нас с вами расхождение. Да-да! Послушайте меня минутку. Я думаю, вы согласитесь, что настоящее произведение искусства создает творец, а не ремесленник. А значит, в нем неизбежен элемент открытия. А где открытие, там и споры и обсуждения. Не так ли? Поэтому и о положительном герое надо спорить. Но в одном я с вами согласен: положительный герой в жизни есть, он всюду, рядом с нами, и он должен не только быть в литературе, но и занимать ведущее место.
К их спору присоединились, другие, и в комнате становилось все шумнее. Стол был богатый, обильно уставленный едой и вином. Пища простая, сытная, не деликатесы, как у Локотовых. Но все очень вкусное: Полина Ивановна любила и умела готовить. Мне очень понравились грибы, и я все подкладывала их Олегу. Он ел, улыбался мне с полным ртом и прижимался ласково плечом…
А с того конца стола непрерывно долетал беззлобно-насмешливый голос Николая Ильича:
— Вот, слава богу, детей-внуков вырастил, хоть на выставку! Ну, Игнаша, краса и гордость наша, и дом у него полная чаша, наливай-угощай гостей, не жалей лаптей!..
Игнат Николаевич, не замечая скрытой иронии в словах отца или не придавая ей значения, по-хозяйски расправив плечи, расставив локти, говорил значительно и неторопливо:
— Мне что нравится у Алексеева?.. Олешка, а Олешка?.. — Он грозил Олегу пальцем, улыбался с радушием уже подвыпившего человека: — Ты еще молодой, ох, молодой!.. — Он будто намекал на что-то. — Но я тебя уважаю! За рабочую хватку уважаю! Вот Пашка наш послабее тебя будет, я как отец говорю!.. Но что я хочу сказать?..
— Про заслуги свои скажи!.. — подзадоривающе кричала с нашего конца стола Лидия Николаевна.
— И скажу! Ты, Коза, знаешь!.. Спасибо, что вы все пришли! И вам спасибо, Филипп Филиппыч! — отдельно сказал он Снигиреву. — Ведь что приятно?.. Мы все работаем вместе, вместе сидим сейчас… Бывает в нашей работе всякое. Ну когда и поругаемся: без этого дело не делается! Но ведь что главное? Все мы работники! Работали, работаем и работать будем, и без этого жить не можем!
Все зашумели, поднялись, выпили. Игнат Николаевич продолжал:
— И я вас всех уважаю! Хоть и разный, конечно, народ, а уважаю! И похвастаюсь, Коза! Вот молодежь подчас с усмешкой на нас поглядывает… А мне, к примеру, до пенсии еще восемь лет, а хоть сейчас уходи!
— Во-во! — не удержавшись, поддакнул Николай Ильич.
Все дружно засмеялись.
— Я не в том смысле, батя! Я уходить с работы не собираюсь! Я о том, что досрочно, так сказать, свою долю общего выполнил. И на работе, и на фронте, и вот в дому! А которые молодые или там неудачники завидуют, так они понимать должны, что это заслужено. Все это — он обвел руками и стол, и гостей, и комнату — заслужено! А, мать?.. — Он поднялся: — Предлагаю здоровье Полины Ивановны!.. Все опять выпили, кто-то захлопал. Я видела, что Анатолий только для вида поднимал свою рюмку, а Вагин пил до дна, и Вера тревожно косилась на него. Олег тоже выпивал все, но почему-то не пьянел, как тогда со Светкой и Костей. Вдруг Лидия Николаевна крикнула:
— Горько!
И все сразу же подхватили. Я подняла голову: смотрели на нас с Олегом. И он радостно, спокойно улыбался мне. Мы поцеловались. Я только подумала: зачем это Лидии Николаевне? Чтобы перед всеми показать наши с Олегом отношения, закрепить их этим? Ведь видела же, наверно, как побледнел Анатолий, как опустила глаза Женя? Полина Ивановна словно поняла, о чей я думаю, и будто в отместку Лидии Николаевне сказала, глядя на Женю и Павла: