— Нет, Виктор, ты уж меня в это дело не впутывай, уволь. Достаточно, что я простил твой выпад тогда у Антиповых, будто я знал о водиле, это было по меньшей мере странно…
— Да ты пойми, почему я это сделал! Мне другого ничего не оставалось. Ведь тебе ничего не будет, ты без пяти минут кандидат: не поладишь со Снигиревым — уйдешь куда хочешь! А я, брат, достиг своего потолка, привык к тому минимуму зарплаты, что имею. У меня на шее семья, это-то ты можешь понять?
— Все это я отлично понимаю. Больше того — сочувствую тебе. Но, прости меня, ты совершенно распоясался. Во всем должна быть мера. Если бы не наши старые добрые отношения, я бы не стоял сейчас здесь и не слушал тебя. И — мой тебе совет: не крути и не виляй, а снимай уж шапку да кайся, пока не поздно.
— Между прочим, больше выговора ничего не может быть.
— Выговор! Доверие к тебе люди потеряют, вот о чем думай…
Они замолчали. Слышно только было как сопел Вагин. Наконец он выговорил со злостью:
— Всегда вторым после Алексеева будешь? — Так и знал, что ты об этом скажешь.
Тогда уж послушай и ты. Алексеев талантлив я — нет или почти неталантлив. Поэтому сам, понимаешь, сам уступаю ему дорогу, что еще?
— Да-а-а… Тебя голыми руками не возьмешь!
— Тебе давно было пора это понять. Я, знаешь, дурак был, что сошелся с тобой. По молодости не разобрал, не увидел, что ты за личность. Ты силен только лежачего бить, вот таким действительно надо тебя бояться.
— Да ты понимаешь, что у нас с тобой общего в сто раз больше, чем у тебя с Алексеевым?.
— Это еще время покажет.
— Пропадешь, парень, если своих бить начнешь…
— Ладно, мне пора. Зачем ты меня вызвал?
— На собрании будешь выступать?
— Мне нельзя не выступать, ты сам это прекрасно знаешь. Подожди, не унижайся зря. Все скажу, понимаешь? Все, что обязан сказать. Прощай!
Слышно было, как Анатолий быстро зашагал. Вагин в спину ему крикнул:
— Смотри, Толька, не попадайся мне на узкой тропинке!
Но Анатолий ничего ему не ответил. Я потихоньку ушла. Молодец Анатолий! На его месте лучше Вагину и ответить было бы нельзя!..
Олег все чаще задерживался после работы, и получилось как-то так, что я иногда ожидала его вместе с Любой, которая приходила встречать своего Туликова. И незаметно все ближе сходилась с ней. Было в ее спокойной, чистой мудрости что-то от Ксении Захаровны — скорее всего, это была беспредельная доброта. Но вместе с ней и непримиримость Лидии Николаевны. Только у той она была чуточку болезненная, точно выстраданная, а у Любы она выглядела как естественное презрение и брезгливость ко всякой нечистоте, непорядочности. Невольно и, может быть, наполовину бессознательно для себя самой я пыталась усвоить какие-то черты ее характера, ее отношение к жизни: ведь она инвалид, а сумела вот устроить свою жизнь с Борисом, таким угловатым и ершистым. А уж я-то с Олегом и тем более должна суметь это сделать. И когда я еще только подходила к скверу и видела, что Люба уже сидит там, прислонив к скамейке свои костыли, чтобы занять мне место, мне уже становилось легко и приятно. Я видела ее нежную, добрую улыбку, лучистые, сияющие глаза и тоже улыбалась ей, тихонько здоровалась, садилась рядом. Особенно мне нравилось, что Люба никогда и ни на что не жалуется, а ведь оснований у нее для этого было больше чем достаточно. И еще мне казалось, что она очень хорошо понимает меня, хотя тоже почти никогда ни о чем не расспрашивает.
Однажды при мне у Любы и Бориса был очень откровенный разговор. Мы сидели втроем в сквере и ждали Олега. Борис растерянно говорил:
— Понимаешь, эта история с Антиповыми все-таки никак не укладывается у меня…
— Все очень просто, — чуточку удивившись, ответила Люба. — Они честные люди, вот и все!
— Не знаю… — раздумчиво протянул Борис. — Я бы, наверно, так не поступил. Понимаешь, я из-за этого как-то по-другому на мир смотреть стал…
Люба, помолчала, ласково погладила его по руке:
— Скорей бы уж институт тебе кончить. Устал ты… Да я еще тут…
— Что ты, Любаш!.. — испугался он. Тогда она быстро проговорила:
— Как же ты не понимаешь Антиповых, когда сам такой же, как они?
— Я?..
— Ну да. Ведь любишь меня такую…
— Вот именно люблю. — Он бережно притронулся к ее руке. — Ведь это же совсем другое.
— Нет, одно и то же! — убежденно ответила она.
Они долго молчали, глядя в глаза друг другу, держась за руки. А потом Борис неожиданно сказал:
— Спасибо тебе, родная моя! И я сразу поняла все…
Но сильнее всех, кажется, удивил меня Коробов. До этого у него были очень хорошие отношения с Вагиным. И вот я как-то зашла в комитет комсомола за Олегом, а там Коробов говорил ему и Жене: