Сад — это было слишком громко сказано. Они оказались на площадке, посыпанной ракушечником, поодаль от которой росло два небольших деревца, а поближе располагалась деревянная скамья под полотняным навесом.
— Не бойтесь, госпожа, никто из соседей ничего не увидит, — успокаивающе проговорил Жюстен, заметив, что она тревожно оглядывается.
Он наверняка был прав. На такую высокую каменную изгородь можно залезть разве что с помощью высокой лест—ницы, и вряд ли кто сейчас захотел бы это сделать.
Жюстен потянул за конец навеса, и тот опустился, явив собою подобие занавеса.
— Если хотите, я полью вам на руки, а могу еще оставить ковшик и прийти некоторое время спустя, чтобы вы могли переодеться.
Как ей повезло, что ее гардеробом и умыванием занялся именно Жюстен и за ними не последовал мсье Арно! Чувствовалось, что это немногословный обстоятельный слуга много чего знает и умеет. По крайней мере может догадаться, что может понадобиться женщине, долгое время лишенной возможности заниматься своим туалетом.
Наконец она умылась с помощью ковшика из вожделенной бочки. Ей бы хотелось, чтобы кто‑нибудь взял да и опрокинул на нее всю воду из этой бочки, так Соня соскучилась по пресной воде.
А после умывания что может быть лучше, чем чистое платье, которое приятно облепило ее еще влажное тело, возвращая ощущение прежней уверенности? Все‑таки трудно сохранять достоинство, являясь перед мужчиной даже не в юбке, а в ее жалких остатках.
Как только она переоделась, тут же опять появился Жюстен и проводил ее в залу, где Арно де Мулен, сидя в кресле, задумчиво смотрел в огонь камина, как будто в момент забыл о ее существовании.
Но когда она вернулась в залу посвежевшая и розовощекая, бедный рыцарь на нее даже засмотрелся.
Но смотрел он на нее так… как даже маркиз Антуан де Баррас не смотрел. Это был восторг маленького мальчика, который увидел ангела, а вовсе не зрелого мужчины. И она с горечью подумала, что рыцари, подобные де Мулену, умерщвляя в себе плоть, убивают еще что‑то, присущее мужчинам. Может ли мужчина, у которого нет жены и своих детей, чувствовать, что такое защищать семью, свое родное семя? Как он сказал давеча: защищать святой католический крест… Нет, наверное, у Сони пока недостаточно ума, чтобы отметить какую‑то несуразность в своих рассуждениях.
— Недаром я в первый момент назвал вас морской нимфой, — проговорил между тем рыцарь, — говорят, эти божества очень красивы.
— И опасны для людей? — пошутила Соня.
— Вы наверняка доброе божество, — галантно заметил он.
Жюстен накрыл на стол и собрался уходить, но хозяин остановил его:
— Не злись, приятель, ты думаешь, твой хозяин на старости лет ума лишился, так что стал заглядываться на молоденьких женщин. Не верь своим глазам! Я всегда помню свой обет и свято соблюдал его всю жизнь, а ныне я лишь обрадовался свежему человеку.
Чем дальше, тем больше удивлялась Соня: кто он, человек, который называет себя рыцарем, и при этом не должен заглядываться на женщин? Что за обет давал он и кому, судя по всему, очень давно? Она решила потихоньку перевести разговор за столом именно на это. Если, конечно, мсье рыцарь тоже захочет поведать ей свою историю.
— Для того чтобы заметить перемены в женщине, как и в любом человеке вообще, не нужно каких‑то особых чувств. Достаточно всего лишь внимательного взгляда… Жюстен нашел для вас платье — он всегда находит то, что нужно. Мы с ним вместе скоро…
— Сорок пять лет, — подсказал тот.
— Сорок пять… Жизнь течет, а еще точнее, утекает так быстро. Только недавно, кажется, юный Арно решил посвятить свою жизнь защите женщин и сирот, и вот уже он дряхлый старик.
— Но вы вовсе не дряхлый! — воскликнула Соня, до сих пор помнящая то напряжение, в котором продержал ее этот пожилой рыцарь.
— Не дряхлый, но старик? — улыбнулся он.
Может, обет целомудрия мсье Арно давал так давно, что уже и забыл, в чем он заключался? Или он вдруг решил, что зря его давал?
Такие вопросы Соня задавала себе, стараясь не смотреть на стол, на котором… О, на столе исходил паром такой аппетитный кусок мяса, что Соня не смогла даже сглотнуть слюну, так перехватило у нее дыхание. А сколько еще всего было скрыто в посуде, закрытой крышками! Хорошо, что она попала в дом, где не поклоняются Прекрасной Даме, но любят поесть.
— Садитесь, садитесь, княжна. — Де Мулен отодвинул для нее стул, делая приглашающий жест.
Жюстен немедленно отрезал от жаркого приличный кусок и положил Соне на тарелку, а потом стал открывать перед нею всякие серебряные судочки, так что она от изумления не смогла сдержать возгласа: когда? Когда он успел так много приготовить? Теперь его движения скорее напоминают действия фокусника, а не обычного человека. Здесь была какая‑то рыба, видимо, соленая, отливающая янтарным боком. И тушеные овощи. И соусы с самым экзотическим вкусом. И другие блюда, названия которых она не знала. И рис с кусочками какого‑то фрукта.
— Жюстен никак не может привыкнуть к тому, что я больше не даю приемов, да и здесь, в этом Богом забытом месте, их просто некому давать. А повар он, конечно, Божьей милостью… Ешьте, ешьте, Софи, не обращайте внимания на мою болтовню.
Соня мысленно перекрестилась — виданное ли дело, вести себя за столом как дикарь! — и стала торопливо есть, уповая на то, что рыцарь — какого‑то там ордена — простит ей нарушение этикета.
К счастью, насытилась она быстро и сконфуженно взглянула на хозяина дома и его слугу: оба, не сговариваясь, сделали вид, будто тоже увлечены поглощением пищи.
Правда, чтобы не молчать, мсье Арно подшучивал над своим слугой.
— Дом нам достался если и не разграбленным, — рассказывал он Соне, — то почти без мебели и предметов обихода. И вот, представьте себе, в один прекрасный день Жюстен находит клад… три сундука с вещами, кстати сказать, весьма приличными и, я бы сказал, дорогими. В двух сундуках оказались женские вещи, в одном — мужские. Странно даже, что они так сохранились. Какой‑то секрет знали бывшие хозяева, чтобы лет пятьдесят одежда пролежала, почти не утратив ни цвета, ни качества тканей, из которых ее шили. А потом он выловил в море еще один сундук… Поневоле у моего оруженосца завелся целый гардероб, который он какое‑то время не мог использовать, но который, несомненно, образовался у него по какой‑то определенной причине. Судьба порой будто нечаянно заставляет человека заниматься тем, к чему у него есть от рождения склонность. Может, Жюстен стал бы неплохим торговцем одеждой?
Соне показалось, что в голосе рыцаря прозвучала насмешка, и она тут же кинулась на защиту бывшего оруженосца:
— Почему именно торговцем? Он мог бы и шить эту самую одежду. Или давать ее на время тем, кто не может такую себе купить…
Слуга одарил ее благосклонным взглядом.
— А скорее всего он прежде всего хозяйственный человек, который не хочет, чтобы какая‑то вещь в хозяйстве пропадала зазря.
— Возможно, вы и правы, но каждый год с той поры Жюстен открывает сундуки, развешивает одежду во дворе в какой‑нибудь теплый весенний день и проветривает ее… Кто‑нибудь посторонний может подумать, что у нас живет уйма народа или его хозяин со странностями и потому порой обряжается в женское платье.
Мсье де Мулен довольно закхекал.
— Мне почему‑то кажется, — сконфуженно признался Жюстен, — что однажды к нам в дом постучатся, например, бродячие артисты и я разрешу им покопаться в этих сундуках, где они найдут кое‑что для своих представлений…
А ей поначалу он постеснялся в том признаться, говорил про какой‑то госпиталь для бедных…
— В детстве Жюстен мечтал стать бродячим артистом, — с улыбкой пояснил де Мулен. — И, как выяснилось, зря я его ругал. Вот нашел же он для вас платье. И кто знает, сколько еще путешественников смогут воспользоваться его старинной гардеробной…
Заметив, что она больше не глотает еду, а лениво пробует изыски Жюстена, Арно де Мулен опять стал вовлекать Соню в разговор. Наверное, для разбегу он стал рассказывать о себе, будто подавая гостье пример откровенности.