— Давайте выпьем.
Выпил Высоцкий, Галя только губами коснулась рюмки. Но и от капли, которую выпила первый раз, порозовела, раскраснелась, не скрывая, с нежностью смотрит на Высоцкого. Не сказала ни одного приветливого слова, ничем не выдала, что он ей нравится, и что означает этот повлажневший, с веселыми искорками призывный взгляд доверчивых с зеленинкой глаз. В душе Высоцкого нарастает волна благодарности. Он не знает, замужем ли Галя — с виду ей тридцать или даже чуть больше, — как жила, что видела в жизни, — все личное она наглухо отгородила от него.
— В двухэтажной школе теперь общежитие для слаборазвитых детей, — вдруг сообщает Галя. — Их туда привозят из всей республики.
— Зачем вы это сказали? Хотели меня обидеть?
— Не хотела. Там действительно сейчас такое общежитие.
Официантка принесла горячее. Галя ест так же, как и пьет, — на тарелке у нее смесь закусок, к которым она почти не прикоснулась.
— Прошу вас выпить, Галя, хоть одну рюмку. И закусите, пожалуйста. Я рад, что вас встретил. Вы напоминаете, что и я был молод. Жил, строил разные планы в этом городе...
— Вы и теперь не старый.
— Мне сорок девять.
— Для мужчины такой возраст не страшен.
— Каждый возраст имеет преимущество. Мое в том, что могу поучать других.
— Не прибедняйтесь. Вами еще студентки увлекаются. Вы мне такую интересную лекцию на скамейке прочитали. О родстве индоевропейских языков. Я и теперь все помню. Если хотите знать, девушкам нравится первая седина.
— В кино, — сказал Высоцкий. — Особенно если актеры красивые.
— И в жизни. Наша выпускница вышла замуж за преподавателя. Он старше ее на шестнадцать лет. Ну и что?
— Для меня такое исключено. Дети, положение на работе.
Как-то поспешно она взяла рюмку, выпила. Отвернувшись от него, посмотрела на реку. А его будто электрическим током пронзило: вот так, в профиль, чем-то неуловимым она напоминает давнюю, полузабытую, что встретилась в молодости и столько принесла страданий и тревог. Просто удивительное сходство: такой же, как у той, прямой нос, высокий лоб, точно очерченный подбородок — очертания орлиного профиля, и смутно-тревожно заныло в груди: будто он прикоснулся к заветному, дорогому, утраченному навсегда и вновь блеснувшему смутной надеждой. Подавляя эту неожиданно нахлынувшую волну чувств, Высоцкий спросил:
— Вас не тянет в местечко?
— Нет.
— А я его часто вспоминаю. Радуюсь, когда нахожу какие-нибудь известия о его прошлом. Только их о местечке мало.
— Зачем вам?
— Чудачка вы. Я же все-таки пишу. И не только про других писателей. В изящной словесности не преуспел, но зато не теряю надежды...
Она заметно оживилась.
— Книгу пишете? Роман?
— Еще рано говорить...
— Я завидую тем, кто пишет. Бывает, столько всякого наплывает, так хочется обо всем рассказать, поделиться с кем-нибудь...
— Потому и журналисткой хотите стать?
— Видимо, потому.
— Газета может и не дать того, чего ищете, — задумчиво сказал Высоцкий. — Я работал, знаю. А вообще-то многие писатели пришли в литературу через газету. Она приучает ценить факт, смотреть через него на мир, а литература нечто другое.
— Я хочу выпить за вас! — вдруг воскликнула Галя. — Думаете, тогда, когда я с вами познакомилась, просто так пришла в парк? Вас встретить хотела. Я знаю вас два года.
Высоцкий растерялся. Такого откровенного признания не ожидал.
— Откуда знаете меня? — только и спросил.
— Вы приезжали с писателями. Выступали в университете и по телевидению. Я тогда еще мечтала познакомиться с вами. Даже книгу купила. Хотела получить автограф.
— Почему не подошли?
— Смелости не хватило. Была студенткой. А теперь я с вами — ровня. Работаю в высшем учебном заведении.
Юмор — великая вещь. Благодаря ему можно скрыть замешательство, неловкость и бесчисленное множество других состояний возбужденной души. Если разговор подсвечен юмором, можно говорить о самых серьезных вещах и никогда не показаться смешным. Галя первая предложила игру, и Высоцкий ее продолжает.
— Я выпью, за себя только при одном условии.
— При каком?
— Если и впредь будете такой же искренней.
— Постараюсь.
— Вы думали обо мне хоть немного?
— Нисколечко. Высоцкий показал мизинец: — Хоть на столько?
— Ни на полстолько.
А у самой щеки пылают, глаза светятся радостью и, кажется, излучают что-то совершенно противоположное тому, о чем она говорит.
— Мое дело табак, — хмуро заявляет Высоцкий. _
— Не надо отчаиваться.
— Так должно быть. Не утешайте. Немолодой
мужчина приехал в город, где когда-то жил, и его охватили разные там лирические чувства. Но кому до них дело?
— Дальше видно будет...
Ресторанчик между тем наполняется. Посетители, пожалуй, те же, что и в чайной, где бывает Высоцкий, только лучше одетые. Возможно, они по служебному положению выше — техники, инженеры, которые днем работают на стройке, а вечерами, спасаясь от неустроенности быта, приходят сюда провести время.
В компании, разместившейся за соседними столиками, Высоцкий замечает белобрысого парня, который верховодит монтажниками в чайной. Только бригадир одет теперь в модный клетчатый костюм — он тоже, наверно, техник или даже инженер. С техниками и их друзьями пришли бойкие девушки в брюках, а одна в длинной юбке необычной расцветки. Цвет и рисунок этой юбки напоминают флаг заморской державы. Галя тем временем забеспокоилась:
— Пойдемте.
— Посидим немного.
— У меня голова заболела. Пойдемте..
Она поднялась, ни на кого не глядя, двинулась к выходу.
А он еще минут десять ждал официантку, чтобы рассчитаться. Уже огни начали зажигаться в городе.
Галю нашел на знакомой скамейке. Сидела грустная, притихшая. Речного ресторанчика отсюда не видно.
— Десять дней осталось, — сказал Высоцкий. — Приедут студенты с картошки, приму зачет и обратно в Минск.
— Я тут буду дольше, чем вы.
— Будете по мне скучать?
Снова она оживилась, взглянула на Высоцкого с благодарностью.
— Нисколечко.
— Зачем же мы встречались?
— Чтобы провести время.
— Значит, туман?
— Туман.
— Просвета не видно.
— И не будет.
Вдруг она приблизила свое лицо к лицу Высоцкого, почти шепотом спросила:
— Та женщина, что тут живет, красивая?
— Была красивая.
. — Вы не пойдете к ней?
— Нет.
— За время, как уехали из города, никогда с ней не встречались?
— Один раз. Совершенно случайно.
— Приходите сюда каждый вечер. Бы умеете считать?
— Умею.
— Будет еще десять вечеров. Целая вечность.
— А если будет дождь?
— Спрячемся под дерево.
— Знаете что, — сказал Высоцкий. — У меня есть просьба. Большая. Послушайте.
Взволнованная тоном, которым он начал разговор, она молчала, испытующе поглядывала на него.
— Тут, в парке, несколько деревьев посадил я. Еще когда в школу ходил, до войны. Но их вырубили. Росли на том месте, где теперь дома. Но мы еще лес сажали. Дубы, березы, клены. Два гектара. В сорок шестом году. Роща Победы. Это отсюда недалеко, километров восемь. Давайте съездим туда.
— Двадцать семь лет вашей роще, — задумчиво промолвила Галя.
— Мирная эпоха, — сказал Высоцкий. — Новое поколение выросло. И вы в том числе.
— Я — военное поколение. Родилась в первый год войны.
— Я так и думал, — сказал Высоцкий.
— Что думали?
— Что вы родились в войну.
— Отца своего я никогда не видела.
— Кем был ваш отец?
— Никем. Работал в леспромхозе.
С минуту они помолчали. Чтобы переменить разговор, Высоцкий заговорил о другом:
— Хорошая пора — осень. Бывает у вас такое ощущение: один круг жизни замыкается, начинается новый, и от этого тревожно и грустно.