Конечно, она знала Григория, возможно, знала все. Но это неважно, никому нет дела, это ее личная жизнь, никому не позволит.
- Не сердитесь на меня, - прошептала Люба, - У Миши женщина, ее зовут Александра Федоровна, - она схватилась за горло.
- Александра Федоровна? - рассеяно спросила Софья, - что-то знакомое, не могу вспомнить.
- Царица Александра, была расстреляна вместе с царем и детьми.
- Господи, вспомнили бы что-нибудь повеселее. Столько времени прошло, теперь расстрел праздником называют. Праздник покаяния.
- Миша ушел к ней, к Александре.
- К царице, значит? А он ей кто? - получилось грубо, но она не могла остановиться: - Когда Миша полюбил Любовь Дмитриевну, кем себе представлялся? Архангелом Михаилом? А теперь кем? Братом Михаилом, в чью пользу отрекся Николай Второй? Царем? Богом? Вы одурели, напридумали и сами поверили. Глупо, смешно и трагично. Смешно и трагично, - повторила она, сдерживая слезы.
Она устала, слишком всего навалилось в один день. Да живите, вы, как хотите, или не живите, - лекция о разнице между принцем и мужем взрослой дурехе не поможет. Начиталась о любви, лирических песен наслушалась...
Усталость наваливалась, глаза закрывались. Нельзя спать, нельзя невестку оставлять одну, но желание спать побеждало. Софья с трудом встала:
- Извини, я сейчас, только лицо ополосну, здесь душно, ты подожди, - она боялась оставить невестку одну, - Может, ты тоже умоешься?
На Любе была белая рубашка из грубой ткани, поверх нее деревянный крест на кожаном шнуре. В таком виде приготовилась в гроб лечь, - догадалась Софья и ужаснулась. Нет, не минутная слабость, она все продумала до мелочей, она этим жила какое-то время. Не учла только, что темно, поэтому наткнулась на стул. А если бы не наткнулась?
Поддерживая Любу под локоть, как если бы та сходила с эшафота, довела до ванной. Вздрогнула, когда услышала щелчок, - Люба закрылась, полилась вода.
Прошла на кухню приготовить чай. Вяло подумала, когда они с Григорием встретили днем Любу, вид у нее был ненормальный. Теперь понятно, почему.
Александра Федоровна - новая женщина сына ее не интересовала, много их еще будет, вот если бы какая-нибудь из них родила ей внука...
Появилась Люба в халатике, причесалась, вид благообразный.
- Чай остыл, я тебе горячего налью, - Софья попыталась встать, но ее сильно качнуло.
- Не надо, мне все равно.
- Тебе надо лечь спать. И мне тоже.
Что-то изменилось, угрюмая Люба смотрела в темный угол за газовой плитой:
- Грех кругом, он разлит повсюду, невозможно так жить, - она зарыдала.
- Незаменимых людей нет, найдешь еще себе, еще лучше Миши, а, может, он к тебе вернется, - попыталась ее успокоить Софья.
- Разве я из-за него? - лицо покраснело, но слез не было.
- Тогда я ничего не понимаю.
- А вам и не надо понимать, - зло проговорила она и удалилась в свою комнату, щелкнул замок.
Если она надеется, что я буду умолять ее открыть, то ошибается, - вяло подумала Софья. Ясно, Григорий замешан, греховник, чертяка, приставал бы к нормальным женщинам, так нет же.
Зачем-то вспомнилось, что когда он приехал после похорон Нины, был загорелым, будто в Крыму побывал, а ведь сказал, что не вылезал из Ленинки, писал курсовик. Он уехал в Москву, отказался ехать с ними в Судак, хотя Софья просила. В кассу за билетами отправились вдвоем с Николаем. Было слишком жарко для Урала, она стояла в очереди, солнце через окно ослепляло ее, было душно, хотелось выйти, но ждала Николая, он курил на улице. Вдруг очередь удалилась, а гранитные плиты на полу стали приближаться, кто-то схватил ее за плечи, она отключилась. Вызвали скорую, ей сделали укол. В тот же вечер он признался: когда увидел ее, лежащую на полу, испугался очень и понял, что любит ее.
Там на пляже, когда кричали, что кто-то утонул, испугался и стал просить неизвестно кого: только не Соня, пожалуйста, только не она.
Подстава
Разбудил телефон, удивленный голос дочери:
- Спишь еще, так поздно? Ничего себе.
- Да, вот, так вышло, - хрипела Софья со сна. - Ты как? Скучаю. Когда приедешь?
- Думаю, не скучаешь, - засмеялась дочь. - Я уже приехала, сняла дорогущий номер в "Голубой лагуне". Частная гостиница окнами на самое синее в мире.
Объяснила, как доехать, и предупредила, путь неблизкий, за это время можно долететь до Москвы.
Софья прислушалась: кажется, никого нет. Бежать, скорее, от замороченной Любы, - имеет право, ведь ее ждет дочь. Дочь, доченька, дочурка, сокрушалась, что "врач" мужского рода, а "врачиха" - не благозвучно. Софья подобрала: "врачующая", Маше понравилось, что-то есть библейское.
Дочь жаловалась: попала в мужской коллектив, относились снисходительно, пока добилась уважения, растеряла женственность. Твердость, напор, воля, разум, - вот что надо.
- Больных не жаль? - спросила Софья.
- Их спасать надо, а не жалеть.
Сын спасает, дочь спасает, а ей чем заняться, чтобы соответствовать?
Дождалась автобуса и успокоилась, даже взбодрилась, еще бы, скоро увидит Машу. Равнодушно смотрела в окно: однообразный городской ландшафт, мало зелени. Дорога длинная, ее укачало. Но вот резкий поворот, на горизонте возник индустриальный пейзаж: трубы, подъемные краны, сложные конструкции; по мере приближения появлялись новые детали: железнодорожная линия, скрывающаяся за высокими воротами, платформы, силуэты, напоминающие корабли, - забор многое скрывал, но ясно, тут производили что-то полезное. Будто вернулась в город детства, когда из окна автобуса высоковольтные столбы представлялись танцующими бабами в сарафанах с коромыслами на плечах, или в жаркую погоду шла вдоль насыпи железнодорожной линии искупаться в пруду, а шагающие экскаваторы на горизонте, как великаны - хранители, сопровождали ее. Только здесь зелени мало, чахлые деревца плохо растут в степи. Еще раз взглянула поверх забора, что-то не так, не сразу догадалась, - краны неподвижны, замерли в воздухе, людей нет.
- Что за предприятие? - спросила она рядом сидящую женщину.
- Завод "Атлантика", по переработке рыбы, закрыли его.
- Всю рыбу выловили? - пошутила, но смешного мало.
Автобус заполнился школьниками в нарядных вышитых крестом светлых рубашках. Вместе с ними мужчина, тоже в вышитой рубашке. К ней подошли бы усы и чуб, но у мужчины серое, незагорелое лицо, - неприветливое. Слишком строгое. Наверное, учитель, ему бы расслабиться, ведь лето, каникулы, но с ним дети, ведут себя тихо, лица тоже строгие, под стать учителю.
Что-то не так, столько детей и тишина, только шум мотора. Почему они молчат? Может, случилось что-то, может, несчастный случай с кем-то из них? Ей стало неуютно. Автобус круто повернул, за забором вдоль дороги промелькнули крытые машины, башни танков, длинные здания: казармы - догадалась она. Остановились у ворот из металлических прутьев, окрашенных в темно-зеленый цвет, рядом охрана - солдаты в черных беретах. За воротами аллея кипарисов и здание с колоннами.
Проехали баннер с военными моряками на фоне крейсера и крупной надписью: "Где мы, там победа", с другой стороны мелькнул танк на пьедестале, тоже напомнил родину, проскочили ряды киосков, и автобус остановился. Школьников с учителем не было, вышли раньше. Кроме нее, женщины с сумками и водителя, никого не было. "Конечная" - объявил он.
Вышла следом за женщиной с сумками и растерялась: ряд киосков, вдали между желтой степью и белесым небом синеет полоса моря. На скамейке под навесом скучал мужчина в подпитии, на ее вопрос пожал плечами, о "Голубой лагуне" даже не слышал.
- Далеко заехали, - посочувствовала полная женщина в темном платье, - вам надо в обратную сторону, - она махнула на дорогу вдоль забора, - вон туда, до поворота.