Кто первый, она не уловила: взмах дирижерской палочкой, первый аккорд, первое движение, плавное кружение пары, он ведет, она не сопротивляется, отдается, наслаждаясь гибкостью своего тела, его восхищенным взглядом.
- Яша, - выдохнула она, пришла в себя, заволновалась, услышал или нет?
Разжал объятия, она услышала шепот: "Теперь сама, будто ты - я, а я - ты" и она растерялась, выбилась из ритма, ощутила свои руки и ноги, неловко повернулась и ударилась коленкой о камень.
Появился страх, что кто-то их увидит с моря, или попытается протиснуться в щель, кому-то тоже захочется уединиться. Ее страх подстегнул его: он резко приподнял ее и вошел, придерживая ее бедра. Неудобная поза: она опасалась, что свернет себе шею, Яков не устраивал ей акробатических этюдов. Наконец застонал, немного погодя резко встал, пробежался широкими шагами, дождался волны, нырнул и поплыл. Она поднялась следом, осторожно прошлась босыми ногами по негладким камням, погрузилась в воду, немного проплыла, замерзла, вылезла на берег и стала ждать его.
Все вокруг замерло: и глубокая синева в белых барашках и безупречная голубизна: ни птиц, ни облаков, - никого. Она почувствовала желание, сильное, будто тестостерон перетек в нее, изнемогая, хриплым голосом позвала его, но он не услышал. Дождалась, он выбрался на берег, холодный, с посиневшей кожей, прижался к ней, она сдернула с него мокрые плавки.
- Ничего себе, - восхитился он, - мне это нравится.
И они входили друг друга, долго и не стыдясь, и им было хорошо.
Так прошел день, ночь, наступило утро. Еще день и еще ночь, им было хорошо.
Когда вдвоем пили утренний кофе, под навесом, любуясь морским простором, вдруг кто-то позвонил Григорию, и это показалось ей так неуместно, что она не сдержалась: "Что за дела, мы на отдыхе". Его губы сжались, он зло спросил кого-то:
- Когда я все успею? - долго слушал, в небе кричали чайки, разговор закончился, он повернулся к ней: - Соня, это важно: через месяц я должен быть на открытии выставки, надо успеть подать заявление в загс и поставить штампы в наших паспортах.
Чайки уже не кричали, она поискала их в небе, улетели все. Интересно, куда? В море? Или спрятались под скалами?
Нарочито растягивая гласные, прервала затянувшее молчание:
- Зачем? ты уедешь, а я останусь здесь, на краю земли. Какая разница, со штампом или без него.
Как раньше, как всегда, они расстаются. Зачем все это? Неужели невозможно вырваться из замкнутого круга любви - ненависти?
- Что опять не так? - раздраженно спросил он. - Для тебя же стараюсь. Не злись, а? Я не могу сидеть на одном месте. Ты должна это понимать.
- Мне кажется, что у тебя не один домик у моря. И в каждом живет какая-нибудь дурочка...
- Не придумывай, - резко прервал он, - не придумывай, и, пожалуйста, не держи меня ни здесь, ни в другом месте, - нигде.
- Но я могла бы поехать с тобой.
- Куда?
- К тебе.
- Мой дом здесь, и твой тоже.
- Но ты где-то будешь жить.
- Где-то.
Хотела сказать, у Марго, но промолчала.
Она ему не доверяла. "Храни очаг", что означало: будь экономкой, прислугой, любовницей, женой - утешительницей, а, в действительности, сторожихой.
- Я тут буду одна.
- Разберись, чего ты хочешь: дом у моря - предел мечтаний. А многие даже и не мечтают об этом.
Она знала: скоро привыкнет и перестанет замечать и дом, и сад, только море будет меняться каждый день. Ко всему можно привыкнуть, даже к смерти. Но она не готова жить только привычкой, ей было бы скучно.
- Я не хочу тут жить одна.
- Ты же не беспомощная девочка. Чего ты боишься? Бандитов? Но их тут нет. Всюду люди, во всех домах живут, я спрашивал. Да и сын у тебя не на другом краю света.
Сын мне чужой, - подумала, но не сказала.
Он опять кому-то позвонил. Было поздно, там, куда он звонил, была глубокая ночь.
- Проснись и слушай, - приказал он кому-то, но там, видимо, не согласились, и слушал он, долго, жестами показывая, чтобы она налила ему чай. - Да, понимаю, ты тоже пойми, надо думать, прогнозировать, принимать решения, и всегда точно знать, сколько получишь. У нас товар, мы его продаем, и цену назначаем мы тоже. Что значит, отвечать за последствия? Это ты о чем? Ах, да, ты ведь бывший депутат, но о судьбах миллионов не беспокойся, это всего лишь картины, не факт, что произведения искусства. Главное - прибыль. Не каждый шедевр сегодня можно прибыльно продать, - он смотрел на Софью невидящими глазами. - Слишком мрачно? Не найдутся покупатели? Ты о чем? Запомни слово: а-ва-нн-гард, выучи его, - наконец отключился: - Так приходится зарабатывать. Горе - менеджер считает, что на фотографиях больше заработаем.
- Зачем он тебе такой?
- Зять владельца выставочного зала. Владелец - коммунист плюс православный, адская смесь, взрывоопасен, в тротиловом эквиваленте снесет полгорода.
Под утро позвала мать: "Сонечка, ты где? Иди ко мне, Сонечка, я не вижу тебя, ты где?" Голос сестры: ""Сонька, не прячься, я тебя вижу, ты за деревом. Иди, тебя мама зовет". "Соня, ты куда дела Нину?" - спросила мать.
Она проснулась, в окно светила луна.
Мать говорила: "Солнечная Соня родилась на рассвете, темной ночью родилась луноликая Нина, и так они дружны, всегда вместе, как близняшки, хотя и не похожи совсем".
- Не спишь? - спросил Григорий.
- Луна мешает.
Он встал, задернул плотной шторой окно, лег рядом, обнял ее.
- Мне мама снилась, звала к себе, спрашивала, куда я дела Нину.
- Не понял, - он разжал объятия, приподнялся и вгляделся в ее лицо, - Перестань, всего лишь сон, не думай об этом.
И она успокоилась, потянулась к нему, и им было хорошо.
Финал
Григорий уехал за билетом. День казался длинным, купаться без него не хотелось, она прилегла и уснула. Проснулась, наступил вечер, вышла на крыльцо: огней мало, окна соседа не освещены, наверное, уехал. Позвонила: телефон Григория вне доступа.
Поискала ключ, закрыла дверь и вышла за калитку. Не сразу сориентировалась, вспомнила о тропинке и по ней, почти на ощупь, не догадалась включить фонарик мобильника, добралась до остановки.
* * *
Вошла в квартиру, сразу почувствовала - нежилая. Пусто, тихо до жути, и запах, как в краеведческом музее, куда водила детей на экскурсию. Не было раньше.
В ее закутке пахло затхлым, включила свет, показалось, что кто-то подглядывал из кладовки, подошла, со скрипом приоткрыла дверь и в ужасе закрыла: запах, показавшийся музейным, исходил оттуда.
Долго рылась в сумке, наконец, нащупала телефон, нашла номер, дрожащим пальцем нажала кнопку вызова.
- Она умерла, я могла спасти ее, но не спасла...
Григорий перебил ее:
- Соня, куда ты делась? Я уезжаю завтра утром, с соседом только кокетничать, на большее пусть он не рассчитывает. Ты что сказала? Опять о смерти? В смерти Нины ты не виновата, ни в чьей смерти не виновата. Это в тебе гордыня, говоря языком верующего. Нет, не все в наших руках, далеко не все. Запомни, ты не тянула ее на дно, не держала ее под водой. Был шторм, ты выплыла, она нет, тебе повезло. Я ее не обманывал. Она не любила меня, и перестала любить своего мужа. Бывает. Ее представления о замужестве не совпали с реальностью. Как и твои, как и других женщин. Но мы с тобой будем счастливы, вопреки всему. Ты меня слышишь?
- Ты не понял.
- Софья, не дури.
Скрипнула дверь кладовки. Ни минуты, ни секунды не оставаться здесь, она в панике отступала, сбежала по лестнице, вырвалась на улицу и заметалась, плохо ориентируясь в темноте. Резкий сигнал остановил, мимо проехала машина, шофер что-то выкрикивал, она видела, как широко открывался рот, но звуков не слышала. Наткнулась на ствол дерева, прижалась к нему и сползла на траву. Немного успокоилась, решила еще раз позвонить Григорию, но сумки и телефона не было.