-- Живи, живи под этим светом!
***
Москвичи -- автобусные книжники,
Пылкие сердца под слоем пыли...
Нашу жизнь пруды, как передвижники,
Тщательно и честно отразили.
Беды мои, беды -- травы сорные.
Лучше вспомнить,
сидя у воды,
Как салюта звезды рукотворные,
Расцветая, падали в пруды;
Как растили луковицу в баночке,
Как знобило за полночь аллею,
Как влетали солнечные бабочки
По неразуменью -- в "Бакалею";
Как тайком курили старшеклассники,
Как старух пугала новизна,
Как справляла траурные праздники
Резкая, как девочка, весна...
Ты меня гостинцами полакоми,
Ты прости мне срывы и помарки -
С ландышами,
мусором
и флагами -
Родина моя: пруды и парки.
***
Любители обновок
И острых новостей,
Мой монолог неловок -
Не соберу костей.
Но, потемнев от грусти,
Скажу который раз:
-- Чего же вы? Не трусьте,
Когда тревожат вас.
А то ведь эта стая,
Лишь только закричи,
Бросает,
удирая,
Картонные мечи
И прячется в кладовки,
Оберегая дом,
Где главное -- обновки,
А новости -- потом.
***
Путь не стал половинчатым
И продлится несладко...
-- Вот и счастье за вычетом
Суеты и достатка!
Окунусь неприкаянно
В омут угольно-карий.
На стене у хозяина -
Карта двух полушарий.
И сама эта комната,
Удалившись от пира,
Точно карта,
приколота
К необъятности мира.
Тут не место бездушию.
Так что -- будьте спокойны:
Не уйду, а дослушаю
Про бараки и войны.
Я желаю, ровесники,
Чтобы нас полюбили
Не за легкие песенки,
А за трудные были!
Расступается рощица
И глядит желудево:
Режу,
точно закройщица,
Непокорное слово.
***
Начинается повесть:
"Итак,
Эта девочка в каменном городе
Проживала меж книг и бумаг,
А любила овраги да желуди..."
Впрочем, стоит ли в третьем лице
Ворошить сокровенные горести,
Тосковать о любимом отце,
Толковать об изломанной гордости?
Как хотите, а я не могу!
Это я, а не образ из ребуса,
На московском нечистом снегу
Ожидаю 2-го троллейбуса.
Это я. Это слезы -- мои,
И моя виноватость недетская.
...А была: "из хорошей семьи",
Голубица университетская.
-- Не ропщи, сумасбродная суть,
И не ври, что не знала заранее:
Бескорыстного поиска путь -
Это хлябь, а не чистописание.
***
Двое большелицых, странных,
Не в чести и не у дел...
Ну, из тех, которых Кранах
Полюбил бы, разглядел!
В общепитовском шалмане
Возле Яузы-реки
Жарко спорят о Коране
Вечные холостяки.
Люди музыки и бездны
Из библиотечных дыр, -
Нам они едва известны,
Ибо им противен пир
Дармовой, вранье в замашках
Умствующих воротил...
Им-то век -- и на рубашках
Пуговицы открутил,
Одаривши зорким взглядом,
Чувством слова и вины.
Полагаю:
с нами рядом -
Те, которым мы должны.
С нами рядом -
эти двое:
Стан сутул, характер прям, -
Неизвестные герои,
Может быть, великих драм.
***
Повывелись, Время, твои бедолаги,
Твои горемыки, твои забулдыги...
А все же -- остались великие книги
На желтой, начала двадцатых, бумаге!
Твои бедолаги, твои простофили
Ушли. Но остались их дивные стили,
В которых писали и существовали,
Пока не погибли на речке Каяле.
От рыка, от рока, от доли пророка
Терпели. Пока не почили до срока, -
Зато молодые на вечные веки...
О, крикнуть бы в чопорной библиотеке:
-- Давайте гореть и светло, и высоко!
МОЕЙ РОДНЕ
Увы, давно... Точней -- давным-давно
За станцией, за озером, за радугой
Ходили в офицерское кино,
Обедали на скатерти залатанной.
Во времена каникулярных дач,
Теперь -- невероятных дешевизною,
Писали письма, надували мяч,
Бродили земляничною отчизною...
Давным-давно. А кажется -- вчера
Любили жизнь, любимые друг дружкою.
...Иные дни. Иные вечера.
Распался круг. Стемнело над опушкою.
Виновна ль я, что существую вкось?
Или не я, а -- ветер и поветрие?
Спасибо,
что хоть в памяти не врозь,
Мои родные, давние, пресветлые!..
***
Я надышалась -- и за мною выдох.
А до сих пор,
беспечна и смела,
Я плакала на ваших панихидах,
Но смерть во мне без просыпу спала.
...Все изменилось! На простые вещи,
По узкому шагая рубежу,
Не то чтобы угрюмо и зловеще,
Но с ясностью прощальною гляжу.
Я не пойду дорогою окольно,
Не стану прятать знание в стогу...
Я мысль о смерти сделаю настольной,
Как лампа, -
без которой не могу.
***
Столько мыкаться, маяться, злиться,
Чтобы взять и понять наяву:
Я люблю посторонние лица,
Я, какая ни есть, а сестрица
Всем живущим, и этим живу.
Я как раз полоскала в корыте
Занавеску -- пронзило, как весть,
Необъятное это открытье...
Вы отсюда меня не гоните!
Я -- сестрица, какая ни есть.
***
Мир так хорош и так огромен,
Бел, изумруден, бирюзов,
Что плыть бы на плоту из бревен
На яркий свет, на дальний зов
И верить, что за горизонтом
Я счастье обрету, как дар:
Свиданье с легендарным Понтом,
И мощной зрелости пожар,
И полное выздоровленье
От юности, тоски и лени...
-- На яркий свет, на дальний зов,
Себя, как сплетню, поборов!
***
Можно ль отразить ударом кисти
Тайный сговор совести с бедой?
...Взгляд исполнен творческой корысти -
хищный, молодой.
Бедный живописец! Неужели
Ты уверен, что любая суть
Запросто пойдет на роль модели,
распахнувши грудь?